Читаем Кладбище на Одного (СИ) полностью

Лиза - акушер-гинеколог. Врач в частной клинике. Я помогаю ее заведению из-за нашего старого знакомства, никак не связанного ни с ее работой, ни с моей. Это своеобразный вклад в мой бизнес - по балансу минусов и плюсов от него я предпочитаю считать, что я остаюсь в выигрыше от большей части тех, кто все-таки родил. И мы с Лизой, как ни крути, в одной лодке. Она время от времени делает то же, что и я, но ее клиенты далеко не так пугливы и многословны. Иногда она просто дает только-только рассмотревшей бледную полоску на тесте девице таблетку, и после месяца раздувания груди и паршивого настроения, жизнь девицы приходит в норму. Ну, или почти приходит. У меня таких предохранителей, таких альтернативных схем работы нет.

- Поверь, кладу руку поверх ее тонкой и невероятно нежной на ощупь ладони.

Муж Лизы умер от рака легких год назад. Она тащит на себе двоих детей. И она не обращается ко мне за особыми услугами. Поэтому она мне чертовски симпатична. Если бы я мог клонировать себя, одну копию я подарил бы Лизе в качестве нового супруга. С переходом клону части прав и обязанностей, конечно. Все равно, в большинстве своем, счастливые жен понятия не имеют, как именно зарабатывают их супруги.

- Хорошо, верю, - она прячет взгляд своих зеленых глаз, но же спустя несколько секунд снова смотрит на меня.

- Давай, по делу, - убираю руку.

Кажется, я готов утонуть в ее глазах. Но это не то мое существо, которое способно выживать в этом мире. Оно спит триста шестьдесят четыре дня в году. И выходит из берлоги лишь на несколько минут. Мы обсуждаем дела, подбиваем общие цифры, строим долгосрочные планы. Она рассказывает, во что я могу вложить деньги, и как это может окупиться, а я на все согласен, лишь бы она посмотрела мне в глаза еще хоть раз. Я мог любить когда-то. Я это знаю. но забыл, что именно это значит.

"Мы с тобой в одной лодке" - хочу я ей сказать.

- Значит, все в силе? - улыбается она

- Конечно. Ужин сегодня? - улыбаюсь в ответ.

- Конечно. Только решу, с кем детей оставить.

Я хочу спошлить на эту тему, но не могу. Потому что она все также смотрит на меня своими зелеными, как океан, глазами.


Сцена 5




Девочка уже в таком возрасте идет сама из школы. Родителям плевать на нее. Школе плевать на нее. В сущности, единственный - и последний, - человек, которому она интересна - это я. Но улик, свидетельствующих об этом, никто никогда не найдет. Девочку перехватывает грузовик, номера которого меняются трижды по дороге и который идет на пределе разрешенной скорости, углубляясь в область этого города. Города, который девочка никогда больше не увидит.

Я оставляю грузовик в подземном гараже. Скоро начнется самое трудное, но перед этим объект должен отстояться до ночи. Она устанет, проголодается, а, возможно, и уснет - шок работает достаточно разнообразно. Иногда я представляю, как сам ощущал бы себя, загрузи меня какой-нибудь здоровяк против моей воли в фургон и провези в неизвестном направлении, чтобы потом привести в исполнение приговор, не подлежащий обжалованию. Но ненадолго. И мне это очень быстро надоедает. Для меня нет моей личной вины. Слишком большая ее доля на тех, кто делает заказ. Почему Лиза может воспитывать двоих детей одна, а эта идеальная парочка из толстухи и скелета - нет?

Я просыпаюсь в два ночи и сразу рвусь к бутылке с минеральной водой. Меня всего трясет, и я выпиваю почти литр воды, потом часть ее меня рвет в ржавую металлическую раковину. Кошмарные образы все еще гнездятся в моей голове, и я пытаюсь прийти в себя, но это удается с трудом. Я вспоминаю, что у меня было с Кларой, и эти дни уродливыми черно-белыми кадрами военной кинохроники проносятся передо мной, и я швыряю бутылку, которая, как приклеенная, зависла у меня в руке, в дверной проем.

Зачем я вообще тогда с ней связался? Что со мной произошло? Я точно помню, что нас развело, и я не верю, что дело в ее обиде. Она трахалась со мной, как в последний раз, год назад. Я опробовал каждую лазейку, которую нашел в ее теле, она отдавалась мне целиком. А потом я просто ушел. И она исчезла. Она не знает, где я живу и что я делаю. Я поменял все с тех пор. Я стал богаче и достойнее.

Так какого хрена ей надо?

Я открываю дверцу фургона, и девочка вскакивает, и я одним ударом оглушаю ее и тащу ее тело по лестнице, безжалостно ударяя ее головой и о каждую ступеньку. Притащив тело на кухню, я сметаю со стола стоящие на нем баночки черт те с чем, швыряю девчонку на столешницу и достаю пристроенный к ножке стола топорик. Недолго думая, я размахиваюсь посильнее и наношу удар прямо по горлу. Но в момент замаха девочка открывает глаза, и когда лезвие опускается и рассекает ее трахею и ломает ей шейный отдел позвоночника, звучит быстрый визг, переходящий в сип, и на меня хлещет кровь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза