— Так не хотите мириться с соседями?
— Как не хочу? Хочу! Я человек мирный, никого не трогаю. Мир лучше ссоры, это все знают.
— Так кастрюлю-то, может, отдадите?
— Чего это я буду отдавать свою кастрюлю, если она моя?
* * *
Вот одно из чудесных откровений какой-то депутатки:
“Сила и преимущество новой России в том, что у нас сейчас появилась общая идея. И эта идея — сама Россия”.
Я, конечно же, немедленно вспомнил старый, но хороший анекдот.
В поезде напротив друг друга сидят две не знакомые друг другу дамы.
На руке одной из них огромный, невероятной красоты бриллиант.
Вторая, как ни старается соблюсти приличия, не может время от времени не взглянуть на это чудо.
В какой-то момент обладательница сокровища, улыбнувшись, говорит:
“Я вижу, что вас заинтересовало мое кольцо”. “Да! — говорит вторая. — Вы уж извините меня за бесцеремонность, но я впервые вижу таких размеров и такой чистоты камень”.
“Да, — говорит первая, — это очень знаменитый бриллиант. Он называется «бриллиант Рабиновича». Но над ним висит страшное старинное проклятие”.
“Какое же?” — затаив дыхание спрашивает вторая.
“Сам Рабинович”.
* * *
“Петербургские казаки потребовали запретить ловить покемонов в России”, — прочитал я.
То, что я до сих пор вздрагиваю от нелепого словосочетания “петербургские казаки”, это ладно, это моя, как говорится, проблема, и я с ней справлюсь сам.
В данном случае я беспокоюсь о другом. Я беспокоюсь и тревожно думаю о том, что если этих самых покемонов совсем не ловить, то сколько же их тут разведется? Думаю, не меньше, чем казаков. В том числе и петербургских.
Ведь перекусают же всех! А заразы сколько разнесут! Об этом подумали?
* * *
Давно, в семидесятые годы, я однажды подслушал фрагмент разговора двух мужчин в военной форме.
Из контекста разговора я понял, что один из них был военный музыкант. Ну, типа, дирижер военного оркестра. Второй же все пытался понять, в чем, собственно, состоит функция дирижера. Музыканты — это понятно — инструменты, ноты, то-се… а дирижер-то там что делает?
Дирижер пытался объяснить, говоря что-то о репетициях, о партитуре, о согласованности партий, о ритме и темпе.
“Нет, я понимаю так, — говорил второй. — Ты даешь команду, они играют . А махать-то зачем?”
В тот момент они как бы олицетворяли и иллюстрировали собой специфические взаимоотношения между искусством и государством.
* * *
В инструкции для “встающих с колен” одним из первых пунктов должен значиться такой.
Прежде чем начать запускать процесс вставания, необходимо принять во внимание высоту потолка. Если потолок низок, а вставание при этом резкое, существует серьезная опасность получить сильнейшее сотрясение мозга со всеми вытекающими из этого последствиями.
Что мы, впрочем, и наблюдаем.
* * *
Когда чиновник, депутат или просто какой-нибудь высокоморальный и высокодуховный миллиардер говорит о том, что материальные ценности для “нашего человека” ничто по сравнению с ценностями духовными, я всякий раз вспоминаю это:
“Паниковский, пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в руке теплый кривой огурец. Остап быстро вырвал его из рук Паниковского, говоря: «Не делайте из еды культа». После этого он съел огурец сам”.
* * *
Новость:
“На пикет в защиту болотных узников у метро Третьяковская вновь пришли провокаторы-нодовцы. На этот раз вместо фекалий и зеленки они принесли гармошку и пытались сорвать акцию с помощью частушек. Полицейские не вмешивались”.
Гармошка и частушки после веселого говнометания — это серьезный эволюционный и даже, можно сказать, цивилизационный прорыв, я считаю.
Поскольку в наше время социально-культурные процессы существенно ускорились по сравнению с прежними временами, то в недалеком будущем можно смело ожидать, что эти люди научатся читать-писать. Потом — понимать значения отдельных слов, а потом — и связных предложений.
А там — отчего же не помечтать — глядишь, и вольются в конце концов в ряды сознательных вменяемых граждан.
Так или иначе, но динамика, конечно же, в целом положительная.
Главное, не останавливаться на достигнутом. А то вот Шариков тоже с частушками выступал, а человеком так и не стал.
* * *
Беда в том, что очень многие убеждены в том, что фашизм — это не идеология, лежащая в основе социального или культурного поведения, не определенная картина мира, не сумма исторических предрассудков и суеверий, в основе которых все те же вечные “кровь и почва”. Многие искренне убеждены в том, что суть фашизма не в содержании, а в форме.