Кладбище слонов

— Глупая куколка. Твое представление об окружающем мире фрагментарно и наивно. Если бы ты знала, насколько он изменился за последние шестьдесят лет. С той минуты, как кто-нибудь из нас открывает глаза у себя в «бункере», и до того мгновения, когда он, усталый, ложится спать после очередного Бала, за ним следят все средства массовой информации. Сейчас в арсенале охотников за жареными фактами гораздо больше шпионских устройств, чем на твоей голове — красивых волос. Мы не можем всю жизнь прятать твою дочь от журналистов. Не станем и пытаться. Даже в том случае, если ты решишься на аборт, у нас будет достаточно проблем с прессой, хотя наши служащие — не из тех, кого можно разговорить с помощью взятки или алкоголя. Итак, я жду твоего решения.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже.

Молодая женщина встала и направилась к выходу. Возле двери ей показалось, будто она слышит поскуливанье китайской собачки.

За аккуратной изгородью намеренно запущенного сада начиналась грунтовая дорожка. Она сбегала по склону холма, петляя, словно капризная река, местами исчезая в зарослях розы «Форсайт», ныряя в волны гинкго, над которыми реяли чайки. Надо было пройти по этой тропинке не менее тысячи футов, чтобы добраться до искусственных развалин, находившихся в двухстах футах ниже Обители сна.

Развалины занимали добрый акр склона холма. В джунглях сирени, среди колоколов огромных ив, виднелись потрескавшиеся фонтаны, полуосыпавшиеся бордюры, накренившиеся или вовсе поваленные колонны, безликие и безрукие статуи и относительно редкие груды обломков. Тропа постепенно расширялась и наконец исчезла там, где прибой Времени стирал навеваемое руинами memento mori[42] и где брели мужчина и женщина из Круга.

Руины, казалось, околдовывали, заставляя забыть о времени, и мужчина, обводя их взглядом, мог бы сказать: «Я старше, чем все это». А его спутница могла сказать в ответ: «Когда-нибудь мы снова придем сюда, и ничего этого уже не будет». Но она молчала, шагая вслед за ним по щебню туда, где посреди высохшего фонтана ухмылялся варварски изувеченный Пан. Там начиналась другая тропа, не запланированная создателями сада и появившаяся совсем недавно. Там желтела вытоптанная трава и густо рос шиповник.

Мужчина и женщина приблизились к стене, отделяющей развалины от берега, пробрались сквозь пролом, как коммандос, чтобы взять приступом полоску пляжа длиной в четверть мили. Здесь песок был не так чист, как на городских пляжах, где его раз в три дня заменяли свежим, зато тени тут были удивительно резкими, а у воды лежали плоские камни, удобные для раздумий.

— А ты обленилась,— заметил он, сбрасывая туфли и зарывая пальцы ног в холодный песок.— Не захотела идти в обход.

— Да, я обленилась,— согласилась женщина.

Они разделись и направились к воде.

— Не толкайся!

— Вперед! Наперегонки до скал!

На этот раз он победил.

Они нежились на лоне Атлантики, как самые обычные купальщики любой эпохи.

— Кажется, так и осталась бы здесь навсегда.

— Сейчас холодные ночи. К тому же здесь часто бывают штормы, запросто может унести в море.

— Если бы всегда было, как сейчас,— поправилась она.

— «Verweile doch, du bist so schon»[43],— процитировал мужчина.— Помнишь Фауста? Он проиграл. Проиграет и Спящий. Я тут как-то перечитывал Юнгера... Эй! В чем дело?

— Ни в чем.

— Девочка, что-то тут не так. Я же вижу.

— Какая тебе разница?

— Что значит — какая разница? Ну-ка, выкладывай!

Ее рука, словно мост, перекинулась через маленькое ущелье между каменными плитами и нашла его руку. Он повернулся на бок, с тревогой глядя на влажный атлас ее волос, смеженные веки, впалые пустыни щек и кроваво-красный оазис рта. Она сильнее сжала его руку.

— Давай останемся здесь навсегда, несмотря на холод и штормы.

— Ты хочешь сказать...

— Что мы можем сойти на этой остановке.

— Понятно. Но...

— Но тебе не хочется? Тебе нравится этот великий розыгрыш?

- Он отвернулся.

— Кажется, в ту ночь ты был прав.

— В какую ночь?

— Когда сказал, что нас дурачат. Что мы — последние люди на Земле и пляшем перед пришельцами, которые наблюдают за нами по непостижимым для нас причинам. Кто мы, как не образы на экране осциллографа? Мне смертельно надоело быть предметом изучения.

Мужчина не отрываясь глядел на море.