Кладоискатель и золото шаманов

– Феликс Романович сумеет с ними договориться, – убежденно заявил Лепяго. – Он имеет над ними власть. Нам надо только эту ночь пережить, а утром немедленно лететь в город. Я все обдумал, дело верное. Сейчас Феликс Романович может утрясти любой вопрос. Он получил особую силу и власть повелевать людьми. Даже комиссию из столицы обработает. Обставится, найдет крайних, зэков каких-нибудь, грохнут их в тайге, якобы при сопротивлении. На них все спишут. Загладят ситуацию так, что никто концов не найдет. Не впервой, скажу я вам, далеко не впервой. Вы все выйдете сухими из воды, и хозяин будет доволен. Он вознаградит, будьте уверены. Если не станете его злить, бегать и скрываться, а придете и повинитесь, вам это сойдет с рук. Характер у Феликса Романовича тяжелый, смею вас заверить, но с ним можно договориться. Это я беру на себя!

– Пошли спать, – оборвал его я.

Предложение было весьма актуальным. Силы требовали восстановления. Без еды мы сидели уже вторые сутки и все это время практиковали психованный биатлон: бегали, стреляли и вдобавок таскали неподъемные тяжести. Кроме дремоты в развалинах под дождем минувшей ночью, иного отдыха у нас не было. Мы оставили костер догорать и стали выискивать места поудобнее. Слава предложил выставить охранение, дежуря парами и сменяясь каждые полтора часа. По нашим прикидкам, рассвет должен был наступить максимум часов через шесть. В первую смену заступал он с Лепяго, в следующую – я с Вадиком. Пилоту оружия не доверяли, и ему посчастливилось давить хомяка всю ночь напролет. Пусть выспится. Завтра ему предстояла ответственная работа, требующая хорошей реакции и большой отдачи.

Слава заступил на пост, а я разгреб поровнее у стены гнилую труху и лесную грязь и угнездился на них, подложив под голову скрещенные руки. Небо надо мной было чистым и ясным. Хаотичный рисунок созвездий на миг заслонила трепыхающаяся тень. Я хотел сообщить о ней корефану, но глаза невольно закрылись, а состояние это было таким сладким, что хотелось протянуть его как можно дольше. Все тело ломило, до последней мышцы и косточки. Я подумал о Маринке, что она никогда не поймет, каким трудом даются сокровища, чего мне стоит ее беззаботная роскошная жизнь…

Открыв глаза, я увидел, что часовня озарена тусклым желтым светом. Друзей я не обнаружил – пол был пуст. У стены располагался невесть откуда взявшийся стол, заваленный кипами рукописных книг. Над столешницей склонился длиннобородый старец. Величественными точными движениями он выводил что-то гусиным пером. Перед ним в глиняной плошке горела свеча, но не она распространяла необычайное желтое сияние. Источником служила сама часовня, причем не стены, а словно бы воздух в ней.

Заметив мой взгляд, старец поднял голову и начал осматриваться по сторонам, словно пытаясь обнаружить что-то невидимое. Затем его глаза остановились на мне. Старец встал из-за стола. Отливающая серебром борода достигала пояса. Он шагнул ко мне, глаза смотрели твердым, проникающим, всезнающим взглядом. Раздался оглушительно громкий, глубокий, неземной чистоты благородный металлический звон.

– Тайхнгад, – строго предупредил старик.

Я проснулся от того, что меня трясли за плечо. Вокруг была темень. Голос Славы произнес:

– Подъем.

– Да-да, – пробормотал я, пытаясь собраться с мыслями. Сказочное видение еще стояло перед глазами.

К ночи похолодало. Я продрог, мышцы затекли и болели.

Кряхтя, мы с Гольдбергом выползли из часовни и принялись раздувать угли. Наломав сушняка, с грехом пополам раскочегарили костер. Я наконец проснулся и в должной мере использовал опыт походной жизни. Вскоре мы тянули руки к огню, прижавшись плечом к плечу, чтобы побыстрее согреться.

– Вы с костром не балуйтесь, – посоветовал из глубины святой обители Слава. – Догорит, и больше дров не подкидывайте.

– Почему? – спросил Вадик.

– Убить могут. Вы после огня вокруг ни хрена не видите, а сами как на витрине. Лучшей мишени не придумать.

– Да, конечно, конечно, – пробурчал Вадик, притоптывая выкатившуюся из костра головню.

Слава угомонился, а мы как ни в чем не бывало кормили ветками пламя. Что нам на острове могло угрожать? Хотелось ненадолго забыть о постоянной опасности, хоть немножко отдохнуть, поэтому мы не разговаривали. Молча сидели и грелись. Постепенно растомило, навалилась зевота. Ночь была тихой, безветренной, ярко-красные искры летели вертикально вверх. В лицо пыхало жаром, и от этого стали слипаться глаза. Я осовело повертел головой, прогоняя дремоту. Все окружающее казалось нереальным. Словно нас обставили декорациями, которые через некоторое время должны будут смениться, а мы останемся.

Слава был прав, костер оказывал вредное воздействие, но вовсе не то, о котором он предупреждал. Пламя завораживало, погружало в оцепенение. Мы сидели бок о бок, вкушая невыносимую сладость охватившей нас истомы.

– Что мне не жилось с бабочками? – негромко проронил Гольдберг.