Кладоискатели (сборник)

«Может, и брехня», — подумал я, вспоминая о бывшем начальнике райгру, которого кто в шутку, а кто и всерьез называл одно время «телепатом».

Начальник райгру был удивительно информированным человеком. Он всегда знал, чем живут сотрудники управления, какие фильмы любят, какие проблемы обсуждают. Однако больше всего его волновал вопрос, что и как думают о нем самом. И если до него доходил слух, что какой-то имярек выразил недовольство тем или иным действием начальника, то этому имяреку приходилось платиться за свою неосмотрительность. Начальника очень заботили мелочи, и за ними он забывал главное. Впоследствии, когда его снимали с работы, начальнику райгру именно на это обстоятельство указали. У него были блеклые оловянные глаза. Он всегда глядел мимо людей, и его, казалось, не задевали ничьи страсти, ничьи муки. Разговаривая, он как бы давал понять собеседнику, что ему, начальнику, известна истина в последней инстанции, основываясь на которой он заявляет, что… Да не все ли равно что? Суть в том, что он сумел сыграть свою роль в истории с телеграммой. И крайне неблаговидную.

Маркшейдер Бурков рассказал мне, что он говорил с Дементьевой после того, как была послана телеграмма об открытии. Бурков предложил ей свою помощь. Он возмущался, он кричал, что этого так оставлять нельзя, говорил, что выступит на собрании, напишет в газету.

— Она не захотела этого, — сказал мне Бурков.

— Не надо, Бурков, — сказала она. — Ничего не надо. Коллектив, Бурков, это великое дело.

И Бурков послушался. Мне он говорил, что сделал глупость, что не стоило обращать внимания на ее просьбу, что он просто сплоховал. Я с ним согласен. Да Бурков и не знал всего. «Коллектив — великое дело» — это не ее слова. Так любил выражаться начальник. Бурков был новым человеком в райгру. Он не понял намека. Не догадался, что у нее на эту тему уже состоялся разговор с начальником.

Вот так все это и началось. С телеграммы о коллективном открытии золотого месторождения. С телеграммы, в которой фамилии Рогова не значилось. Но к рождению этой телеграммы и он приложил руку.

Лист четвертый

Бывшему начальнику крепко врезали по зубам, как справедливо отметил Веденеев. Началом конца начальника явился газетный фельетон. Я его читал в подшивке, ибо ко времени моего приезда бывший начальник трудился уже на ниве охраны социалистической собственности. Скромная должность начальника караула в судоремонтных мастерских, возможно, мало устраивала его самого. Зато это было удобно для окружающих. Лишившись власти, он неожиданно обрел человеческие качества, и его оловянные глаза не казались уже такими тусклыми. Его голос потерял металлический тембр. Он перестал изрекать, стал говорить, он не выслушивал, а просто слушал.

Я нашел его в караульном помещении — маленькой прокуренной комнатке, пристроенной к проходной будке. Свободные от вахты люди за большим столом звучно забивали козла. Начальник, устроившись возле на табуретке, с интересом следил за игрой. Он был так увлечен, что, ей-богу, мне доставило большого труда отозвать его в сторонку и объяснить цель своего прихода.

— О чем? — спросил он, поморщившись, словно от зубной боли. — Я уже говорил, давал показания.

Он лгал. Это было заметно. Но это надо было доказать. И я знал, как нужно поступить. Потому что к тому дню в моем распоряжении имелись факты, неопровержимо свидетельствующие о непосредственной причастности бывшего начальника райгру к первой части этой трагической истории.

Я показал ему злополучную телеграмму с десятью фамилиями.

— Не понимаю, — пожал он плечами.

— Я тоже. Вот вы и потрудитесь объяснить, как это случилось. Почему она согласилась? Ведь золото нашла она.

Он улыбнулся. Это была улыбка взрослого, услышавшего наивный вопрос ребенка.

— Там должна быть еще докладная записка, — сказал он. — Надеюсь, вы видели ее?

Последний вопрос прозвучал, как фраза: «Не считайте меня за дурака».

Да. Там была докладная записка. Ее записка, в которой она просила считать открытие месторождения золота коллективным. Называлось десять фамилий. Фамилия начальника стояла первой. Ее — последней. Остальные восемь — те, кто прошел по ее следам, те, кто проверял, те, кто составлял описание. В этой записке она благодарила их всех за помощь и признавала за каждым право на приоритет.

Это был неоспоримый документ. В нем было зафиксировано ее искреннее желание разделить радость и славу на десять частей. И те восемь, хотя и пожимали плечами и говорили ей, что она слишком щедра, те восемь так же искренне приняли дар.

Потом они говорили другое.

«Я чувствовал, что дело не чисто. Но…» — сказал мне один.

«Говорил ей: зачем? Но ведь эту женщину сразу не поймешь».

Это второй.

«Знал, что тут что-то не так. Не понимал только — что?» — третий.

«Думал, что так надо. Полагал, что тут действуют высшие соображения». Это — четвертый.

«Включили меня — обрадовался. Были, правда, подозрения. Но молчал, как все», — сказал пятый.

«Шушукались по этому поводу много, — сказал шестой. — А покопаться — ни у кого духу не хватило».

«Свиньи все-таки», — грустно резюмировал седьмой.