Кладоискатели (сборник)

– По этому евангельскому принципу я должен подчиняться государственным законам, как гражданин, потому что живу в этом государстве. Как священник я пытаюсь помочь людям соблюдать закон Божий. А это уже духовная область, предмет веры. Это относится к сердцу человека, а не к его политическим убеждениям.

– Складно, складно. Я даю вам время подумать.

Отца Владимира подвергали ночным допросам, не разрешали садиться сутки и больше, запугивали. Правда, не били. Он был ещё крепким мужчиной и смог перенести эти испытания. Помог опыт церковных служб, ночных бдений, постов. Когда его заставляли стоять, он творил Иисусову молитву, и вспоминал, как трудно ему было одному проводить службы, потом исповедывать, а потом ещё и говорить с прихожанами, которые после отпуста подходили к батюшке и задавали вопросы. Как тяжелели тогда ноги, и казалось, что он упадёт от усталости. А представить себе, чтоб священник упал на Литургии, – это ж невозможно! Он усиленно молился, и Господь укреплял. Так и теперь. Теперь даже легче. Нет той ответственности. И порой ему даже было интересно наблюдать за происходящим. Через что проходит здесь человек? Как работает этот театр абсурда, который скоро обязательно закончится. Из общения с сокамерниками он заключил, что среди них действительно были и шпионы, и диверсанты. И даже среди священников были те, кто занимался какими-то политическими интригами. Но как много было тех, кого арестовали по обычным доносам, для отчетности, для перестраховки, заодно. Однажды, когда его вели на очередной допрос, в конвойном он узнал одного из своих бывших прихожан. Тот тоже узнал батюшку, очень смутился, хотел по привычке сложить руки для благословения, но испугался, убрал руки и отвёл взгляд. Отец Владимир благословил его про себя.

Отца Владимира осудили на восемь лет. Все говорили, что ему повезло. В такой ситуации, обычно, высшую меру дают. В лагере на севере он провёл четыре года. Его несколько раз пытались вербовать в агенты НКВД, склонять к тому, чтобы он в своих проповедях превозносил советскую власть и разоблачал царский режим. Но он всегда отвечал, что будет проповедывать только то, что написано в Евангелии. А о советской власти там ничего нет. Доставалось ему и от уголовников, хотя многие из них священника уважали. Несколько раз он был на гране смерти от истощения, «доходил» по-лагерному. Но Господь всегда его поддерживал. Священник-зэк сумел даже тайно отслужить в лагере несколько служб. Когда он смотрел на свои опухшие ноги, обутые в рваные сапоги, оценивал своё жалкое положение, то вспоминал годы почёта и довольства, сравнивал, понимал, что сейчас Господь его смиряет. Как бы говорит: «Ты же пастырь! Так будь со своей паствой, и когда тебе кланяются, и когда унижают! Ты же с душами работаешь, а души везде одинаковые. И в холодном грязном бараке, и в богато убранном храме!».

Когда началась Великая Отечественная война, и страна оказалась под угрозой полного порабощения немцами, Сталин, по-видимому, осознал глубинные причины поражения. Понял бывший семинарист, что как ни велика его власть, но она ничто по сравнению с Божьей. И открыл храмы, отпустил некоторых зэков священников. Отца Владимира освободили и направили не в ссылку, а в родной город, в храм, где он и служил до ареста. Многие священники считали его за это «стукачом». Но отец Владимир знал причину своего завидного положения. Это помог тот человек, которому он отмолил сына. Оказалось, что он занимал высокий пост в НКВД, и так отблагодарил батюшку.

Их с Елизаветой дети, Иван, Николай и Катерина, ушли на фронт добровольцами. Елизавета работала медсестрой в эвакогоспитале, расположенном в здании школы. А отец Владимир снова служил. Храм понемногу наполнялся матерями, молящимися за своих сыновей, или оплакивающими их; ранеными, лечившимися в госпиталях; медсестрами. Отец Владимир наблюдал, что сейчас у людей возобладали нормальные чувства и желания – защитить семью, дом, Родину. Мнимые, надуманные идеалы уступили место извечным. Во многом, ушёл страх сказать что-то не то. Несмотря на лишения и смерть, жизнь стала оздоровляться.

Закончилась война. Дети отца Владимира вернулись с фронта, создали семьи. Подросли и младшие, ушли из родительского гнезда. Остались они с Елизаветой одни, как тогда, в начале службы в Подольском. Только они уже постарели. У них был небольшой деревянный домик, напоминающий деревенский, на одной из отдаленных от центра тихих улиц города. Елизавета, по деревенской привычке, под окнами развела небольшой садик.

В начале шестидесятых приехали из Лондона братья, погостили несколько недель. Они вместе объехали городские улицы, села, где проходило их детство, где служили многочисленные священники рода Ивлиевых.

– Володя, – помялся Игорь, – мы ведь знаем, что ты тогда отца уважил, когда в священники идти согласился. Тяжко, наверное, пришлось?! За нас ведь отдувался, мы то традицию нарушили.