Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию

Итак, Аслан жив, и Белая Колдунья не имеет больше власти над Эдмундом. А дальше произойдут и другие чудеса. Двор замка Белой Колдуньи заполнен статуями — окаменевшими нарнийцами, на которых Колдунья наложила заклятье. Воскресший Аслан ломает ворота замка, врывается в его двор, своим дыханием оживляет статуи. И во главе армии спасенных нарнийцев выходит из ворот этой некогда грозной крепости, чтобы сразиться за свободу Нарнии. Драматическая развязка — именно такая, какой жаждет читатель.

Но откуда взялись эти образы и идеи? Все они происходят из средневековых текстов, и не из богословских трудов, которые чаще относятся к визионерским и драматическим повествованиям скептически, но из популярной религиозной литературы той эпохи, которая с удовольствием расписывала, как Христос перехитрил Сатану[626]. В этих популярных «теориях» искупления Сатана по праву владеет погрязшими в грехе людьми, и Бог не может никакими законными средствами вырвать человечество из его лап. Но что если Сатана выйдет за пределы своих законных прав и потребует жизнь Невинного — потребует жизнь Христа? Ведь Бог, воплотившийся в человеке, свободен от греха.

Знаменитые мистерии Средневековья, такие как цикл, исполнявшийся в Йорке в XIV–XV веках, изображали в форме драмы, как хитрый и ловкий Господь заманивает Сатану в ловушку: тот хапает сверх своих прав — и лишается всего. Заносчивый Сатана под радостные вопли горожан получает заслуженную взбучку. Центральная тема этого общенародного толкования искупления — «сокрушение Ада», драматическая сцена, в которой воскресший Христос сокрушает врата Ада и освобождает всех, кто здесь томился[627]. Таким образом все человечество было освобождено смертью и воскресением Христа. В Нарнии первым смертью Аслана спасен Эдмунд, но затем возвращаются к жизни и многие другие: те каменные статуи, которых воскрешает своим дыханием Аслан.

«Лев, колдунья и платяной шкаф» содержит все основные темы этой средневековой драмы искупления: Сатана обладал правами на падшее человечество, Бог перехитрил Сатану, использовав безгрешность Христа, и вот врата ада сокрушены и оттуда выходят освобожденные узники. Все образы пришли из великих средневековых текстов, из той воплощенной в литературе популярной религии, которую Льюис так высоко ценил.

Так как же нам понять такой подход к искуплению? Большинство богословов присматриваются к художественному описанию искупления у Льюиса с кротким изумлением, считая его запутанным и неточным. Но при этом они упускают из виду и характер источников, которыми пользуется Льюис, и его замысел. Великие средневековые мистерии стремились приблизить к зрителям богословские абстракции и ради этого старались быть занимательными и увлекательными. Льюис привносит в эту задачу собственное понимание, но исторические корни и обращенность к воображению — все те же.

Семь планет: средневековая символика Нарнии

Каждая из семи сказок, входящих в «Хроники Нарнии», обладает особым литературным качеством, неким «чувством» или «атмосферой», которые определяют место отдельной сказки в целом ансамбле. Как Льюису удалось сохранить единство повествования, но придать каждой сказке особую и характерную для нее индивидуальность?

Это классическая проблема литературы. Льюису, вероятно, было известно, что Рихард Вагнер (1813–1883), чтобы удержать тематическое единство огромного оперного цикла «Кольцо Нибелунгов», использовал в качестве сшивающих все эти «куски ткани» нитей сквозные, проходящие через все четыре оперы, лейтмотивы. Как же поступил Льюис?

При чтении елизаветинского поэта Эдмунда Спенсера (ок. 1552–1599) Льюис открыл и высоко оценил тот способ, которым Спенсер связывает воедино сложные разнообразные сюжеты, характеры и приключения. «Королева фей» (1590–1596) — огромная поэма, которая, как убедился Льюис, сохраняет единство и взаимосвязанность благодаря великолепному литературному приему — тому самому, который и он использует в «Хрониках Нарнии».

Что это за объединяющий прием? Очень просто: по мнению Льюиса, это сама страна фей, пространство столь широкое и просторное, что его можно заполнять приключениями, не утрачивая единство. «Страна Фей сама обеспечивает единство — не сюжета, но среды»[628]. Основной нарратив соединяет семь песен поэмы, в то же время оставляя достаточно места для «свободной бахромы историй», второстепенных по отношению к центральной структуре.

Нарния играет в повествовании Льюиса примерно такую же роль, как Страна Фей у Спенсера. Льюис знал, как легко сложный сюжет может развалиться на кучу несвязанных историй. Нужно каким-то образом соединить их и скрепить. Едва ли случайно, что семь книг нарнийского цикла вторят структуре — хотя и не сути — «Королевы фей». Нарния, эта волшебная страна, придает тематическое единство всему септету. Но как Льюису удается сохранить особую художественную ауру для каждой книги? Как он добился того, что каждый элемент, составляющий «Хроники Нарнии», обладает собственной выраженной индивидуальностью?