Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию

В юридическом и финансовом смысле Льюис обрел независимость от отца, но есть основания думать, что в более поздние годы он осудил свое отношение к нему и искал эмоционального освобождения от этой тяготы типичным для себя способом — то есть написав книгу. Хотя «Настигнут радостью» можно читать как духовную автобиографию Льюиса, насыщенную воспоминаниями о собственном прошлом и формировании своего внутреннего мира, эта книга явно призвана играть и другую роль: помочь Льюису примириться со своими былыми поступками.

В письме отцу Беде Гриффитсу в 1956 году, вскоре после публикации «Настигнут радостью», Льюис рассуждает о том, как важно различать в личной жизни повторяющиеся схемы. «Постепенное чтение собственной жизни, когда мы видим, как проступает схема — для нашего возраста очень поучительно»[277]. Трудно читать автобиографические рассуждения Льюиса, не держа в уме эту его мысль. Для него рассказывать свою историю значило искать такие паттерны смысла. Это позволяло ему разглядеть «общую картину» и выявить «большую историю» всего, так что сюжеты и картины собственной жизни обретали более глубокий смысл.

Но следующая фраза из письма Гриффитсу обнаруживает более глубокую потребность, которой Льюис явно придавал особое значение: «Освободиться от прошлого как от прошлого, осознав его структуру». Внимательный читатель «Настигнут радостью», несомненно, заметит отсутствие или вытеснение трех серьезных проблем, которые не могли не причинять Льюису эмоционального дискомфорта на протяжении значительной части его жизни.

Во-первых — это, вероятно, сразу бросается в глаза, — он дает понять, что честью обязан не упоминать миссис Мур, несмотря на огромную роль, которую она сыграла в его жизни. «Даже если бы я был вправе поведать все подробности, сомневаюсь, чтобы они имели отношение к теме этой книги», — пишет он[278].

Во-вторых, в книге сравнительно мало упоминаний о страданиях и разрушениях, причиненных Великой войной, о том интеллектуальном хаосе, который поглотил столь многие умы и души. Мы уже обращали выше внимание на эту особенность и считаем ее важной для понимания развития Льюиса и как ученого, и как апологета христианства. Хотя некоторые исследователи и утверждают, что возрождение религиозной веры Льюиса следовало бы поместить в широкий психоаналитический контекст, который-де придал бы единство истории развития нашего героя, но фактов в доказательство такого вывода маловато. Реальная проблема заключается в разрушении надежных представлений, ценностей и надежд поколения мучительными воспоминаниями об ужасах массовой бойни современной войны — эта тема пронизывает английскую литературу 1920-х годов.

Третье умалчивание затрагивает как раз смерть Альберта Льюиса в 1929 году. Как утверждает Льюис, «к истории, которую я рассказываю, не имеет отношения смерть моего отца»[279]. Возможно, он и правда считал, что эта история не входит в центральный сюжет. Возможно также, что это был бы слишком болезненный для него разговор. Вправе ли мы «вчитывать» дополнительные смыслы в тот раздел позднего эссе Льюиса «О прощении» (1941), где он подчеркивает необходимость принять, что мы прощены, даже если нам кажется, что прощения быть не может? Приглашая читателей поразмыслить над необходимостью признавать человеческую слабость и провалы, Льюис приводит некоторые примеры дурных привычек, повторяющихся поступков, которые нуждаются в постоянном прощении. И один из примеров бросается в глаза каждому, кто знает личную историю Льюиса: «лицемерный сын». «Быть христианином — значит прощать непростительное, потому что Бог простил непростительное в тебе»[280].

Одна из главных тем романа «Пока мы лиц не обрели» (1956) — есть основания считать этот роман самым глубоким из художественных произведений Льюиса — как трудно познать себя, увидеть себя такими, каковы мы на самом деле, и какую боль причиняет это открытие. Возможно, следует помнить эту тему и читая «Настигнут радостью». Вытеснение некоторых тем в рассказе Льюиса о собственном пути — симптом не лицемерия, но той боли, что причиняли воспоминания.

Один момент в особенности озадачивает при чтении переписки Льюиса за период, близкий к смерти его отца. В «Настигнут радостью» Льюис сообщает, что активно поверил в Бога в некий момент в «Троицын триместр 1929 года»[281], то есть по меньшей мере за три, а то и за пять месяцев до смерти отца. Однако нигде в переписке в пору смерти отца — и еще шесть месяцев после того — Льюис не упоминает о своей вере и не черпает в ней ни малейшего утешения.