Клан

— Повелеваю! — Поднятая рука государя заставила площадь притихнуть. — Повелеваю всем, кто до сего часа меня бесчестил, обиды всяческие чинил, добро мое крал, слова не принимал, о Руси, отчизне нашей, не заботился, с иноземцами сношения тайные имел… Кто мошну свою за счет казны государевой набивал, ратных дел не вел, кто имя русское позорил… Кто предал… — На миг он прикрыл глаза, вспомнив синие пятна на мамином лице, кровавые брызги на своих штанах, голодные дни, когда целыми днями во рту не бывало и куска хлеба, драные нестираные рубахи. И огромным усилием выдохнул одно слово: — Прощаю… Не хочу, чтобы в царствии моем кто-то в страхе жил, от государя своего таился. Прощаю, дабы одним народом под одной рукой на ворогов государства нашего все до единого подняться могли. Прощаю!

И хотя последние слова он произнес вполголоса, люди на огромной Успенской площади взорвались еще более яростными криками восторга, чем ранее. Однако последнее решение отняло у царя столько сил, что говорить еще что-либо он уже не мог.

— Едем, — кивнул он боярину Кошке. — В Александровскую слободу поедем. Не люб мне кремль более. Здесь оставаться не хочу.

* * *

Спустя две недели царь Иван IV обвенчался с племянницей боярина Кошки Анастасией Захарьиной-Юрьевой, а по весне к стенам разбойничьей Казани двинулась могучая русская рать, в составе которой, наряду с поместным боярским ополчением, впервые шли стрелецкие полки, набранные из обычных добровольцев. В одна тысяча пятьсот пятьдесят втором году Казанское ханство вошло в состав Московского государства. Набеги степных разбойников на восточные рубежи государства прекратились навсегда. Спустя год на верность Иоанну Васильевичу присягнуло Астраханское ханство, вслед за ним в Россию влилась Сибирь, чей хан Едыгей добровольно принял царскую руку; русского подданства запросили черкесские племена — народы Северного Кавказа и ближних к нему земель. Узнав, что Ливонский орден уже пятьдесят лет не платит положенной дани, Иван Грозный распустил его, а жители Лифляндии присягнули на верность Москве. Русь расширялась с невероятной скоростью, за считанные годы увеличив свои пределы в десятки раз.[48] И мало кто связывал это с тем, что русский царь Иоанн Васильевич чаще прощал своих недругов, нежели карал их. За все пятьдесят лет своего правления он предал смерти не более двух тысяч человек — в пятнадцать раз меньше, нежели было убито во Франции во время резни гугенотов, в двадцать раз меньше, нежели повесили в Англии за время «огораживания», в пятьдесят раз меньше, нежели истребили испанцы в Нидерландах, в десятки тысяч раз меньше, нежели уничтожили европейские поселенцы в Америке за тот же период. Он вошел в историю как наиболее гуманный — и в то же время как самый ненавидимый врагами страны государь, самый оболганный из правителей России. Как единственный русский правитель, после смерти которого на протяжении поколений народ слагал плачи, а годы его царствования вспоминал как золотое время Руси.

* * *

Стокгольм, королевский дворец,

29 сентября 1560 года. Конец дня

— «Мы для королевского челобитья разлитие крови христианской велим унять… — Стоя перед креслом, в котором, закрыв глаза, отдыхал престарелый король, принц Эдвард читал грамоту со свисающей на шелковой ленте сломанной печатью. — Если король свои гордостные мысли оставит и за свое крестопреступление и за все свои неправды станет нам бить челом покорно своими большими послами, то мы челобитье его примем и велим наместникам своим новгородским подкрепить с ним перемирье по старым грамотам, также и рубежи велим очистить по старым перемирным грамотам; мы не захотим нигде взять его земли через старые рубежи, потому что по своей государской справедливости мы довольны своими землями, которые нам бог дал из старины. Если же у короля и теперь та же гордость на мысли, что ему с нашими наместниками новгородскими не ссылаться, то он бы к нам и послов не отправлял, потому что старые обычаи порушиться не могут. Если сам король не знает, то купцов своих пусть спросит: новгородские пригородки Псков, Устюг, чай, знают, скольким каждый из них больше Стекольны…» Зачем ты это сделал, отец? — внезапно оборвал чтение молодой человек. — Зачем ты начал войну с русскими? Зачем наши войска под рукой Якоба Брагге просидели все половодье возле неприступного Орешка? Зачем мы рубились с ними на Вуоксе и едва не потеряли Выборг? Зачем полегли сотни наших дворян у Кивинеббзе? Ради чего? Ныне новгородцы продают у себя на торгу шведского работника за гривну, девку — за пять алтын, наших рыбаков их же ладьи не пускают в море. Половина армии сгинула без всякой пользы, а теперь ты вынужден вымаливать мир у русского царя и терпеть его унизительные шутки!