Клан

До нападающих оставалось двести саженей, сто, пятьдесят — когда вдруг меж защитниками выдвинулись три пушечных ствола и тут же плюнули дымом: «бабах!» Первые ряды врага снесло напрочь, среди тех, кто шел далее, тоже опрокинулось полтора десятка человек. Остальные, побросав оглобли, пустились наутек, пригибаясь и закрывая головы руками.

— Вперед, гренадеры! — скомандовал иноземец, посылая подчиненных в контратаку, но удар пришелся в пустое место: все враги уже разбежались.

— А, как я их, герр Берц? — От пушечного наряда отделился рослый, наголову выше даже самых высоких «гренадеров», мальчишка с крохотной головой. На плечах его болталась овчинная душегрейка, ноги обтягивали плотные шерстяные штаны, светлые кудри трепались на ветру. — Разом всех шарахнул!

— Да, мой господин, — почтительно поклонился иноземец, — удар был нанесен в самый… гроссшлисс… ключевой момент, ваше величество.

— Нет, герр Берц, здесь я всего лишь господин бомбардир.

— Да, мой господин, — согласился наемник. — Но позволю себе спросить, что будет с этими несчастными… — Он красноречиво обвел рукой поле боя, усеянное бездыханными телами и стонущими ранеными.

— Ничто, — отмахнулся царевич. — Я же по ним не щебнем, я репой пареной палил. Может, и зашибло кого али покалечило слегка, но до смерти побить не могло. Пойдем во дворец, победу станем праздновать, добычу делить…

— То дело доброе, — моментально согласился иноземец. — Гренадеры, назад! Закрепить позицию. Всем отдыхать, петь песни и веселиться!

Дворцом царевич называл рубленную в два жилья избу, украшенную парусиновым навесом перед дверьми и трехцветным знаменем на коротком флагштоке. «Победителей» встретил маленький оркестр из трех дудочников и двух гусляров, игравший что-то неразборчивое, но очень громкое.

— Слава Петру Великому, победителю басурман! — В одиночестве сидевший за столом в обширной горнице старичок в шубе и домашних тапочках поднялся с укрытой ковром скамьи, радостно раскинул руки.

— Сегодня сеча прошла славно, князь, — сообщил ему мальчишка, усаживаясь в красный угол. — Залпа пушечного Меньшой не ожидал, спугался насмерть. Бежали все, аж догнать ради полона никого не смогли.

— Да, отважен ты, отважен, царевич… — Старичок пьяно всхлипнул, утер слезу. — Как вижу тебя, так сразу батюшку твово вспоминаю, Алексей Михайловича. Вот бы порадовался за сыночка свово, за Петечку…

— А, ступай прочь, Салтыков, — отпихнул князя мальчишка. — Несешь не знамо что. А чего нас мало так за столом, герр Берц?

— Так бежали все, ваше величество. И Меньшой ваш, и дворяне его, что османами командовали. Кому же охота под картечь лезть? От не пришел покамест никто.

— Так, пареная репа же там?

— А на стволе сего не написано, мой господин, — пожал плечами иноземец и деловито уселся напротив царевича. — Опять же, мыслю, с полусотни саженей и репа бьет не слабо. Голову, может, и не снесет, но дух вышибет крепко. Может, кто из дворян под выстрел-то и попал. Они люди отважные, в первых рядах завсегда идут. Ну, мой господин, за вашу прекрасную победу!

Наемник наполнил свой бокал, поднял по направлению к царевичу, тут же выпил, подтянул к себе запеченного на вертеле зайца и принялся отрывать заднюю ногу.

— Нехорошо вдвоем сидеть, герр Берц, — покачал Петр, осушив кубок. — Послать кого-нибудь за ними надобноть…

Иноземец деловито обгладывал кость, словно не слышал ни единого слова. Царевич, что-то про себя недовольно буркнув, поднялся, вышел в людскую:

— Алексашка? Степка? Лука? Есть здесь кто-нибудь?

— Я здесь сижу, — услышал он в ответ тихий старческий голос.

— Кто таков? — резко обернулся на голос царевич.

— Да уж кто есть, — задумчиво ответил старец в сером потрепанном балахоне, восседающий на небрежно сколоченном из неструганых досок табурете. Седые волосы старика перехватывал темный от времени ремешок, правая рука придерживала высокий крученый посох.

— Монах? Откуда взялся? Кто тебя сюда звал, кто пустил?

— А кто же меня удержит? — пожал плечами старик.

— А и ладно, без разницы, — махнул рукой царевич. — За стол пойдем, монах. Посидишь, выпьешь с нами. Скучно без компании.

Петр дернулся к двери — но словно наткнулся на невидимую стену: пальцы его никак не дотягивались до рукояти, тело не приближалось к ней ни на шаг.

— Куда же ты собрался, позорище мое? — вздохнул старик. — Дай хоть посмотрю на тебя, раз уж пришел.

— Что сие значит? Кто творит сие? Ты, старик, смотри, не шути! Ты что, колдун?

— Зови как знаешь, то мне без кручины, — разрешил старик. — А скакать перестань. В глазах мельтешишь.

— Что тебе от меня нужно? — Царевич наконец смирился и перестал рваться к двери. — Ты хочешь меня умертвить?