Клан

Воевода отступил, дожидаясь ответа. Спустя примерно полчаса сухо загремел засов калитки, наружу через приоткрытую створку вышел Петр, в одной шелковой исподней рубахе и коричневых шароварах, заправленных в яловые сапоги. Следом протиснулся Меншиков, с силой сжимая пальцы на рукояти спрятанного пока в ножны палаша.

— Здрав будь, воевода Шувалов, — кивнул юный государь. — Реки, зачем звал?

— И ты здрав будь, государь наш Петр Алексеевич, — низко, почти до земли поклонился ему боярин. — Послала нас на тебя царевна Софья с нехорошим наказом. Однако же помыслили мы, воеводы, сотники стрелецкие да дети боярские, и так разумели. Грех великий кровь царскую проливать. Не станем мы сего позора на душу свою брать. Твою руку принимаем, Петр Алексеевич. Ты — царь наш словом Божиим, тебе и править.

Юный царь улыбнулся. Сперва неуверенно, потом широко, потом еще шире, пока наконец громко не захохотал. А затем решительно приблизился к воеводе и крепко, до хруста в костях, его обнял.

— Любо, любо! — оглушительно заорали столпившиеся в воинском лагере стрельцы и наемники, издалека наблюдавшие за встречей. — Государю Петру Алексеичу… Слава! Слава! Слава!!!

* * *

Нарва, русский лагерь вокруг Ивангорода,

19 ноября 1700 года. Три часа пополудни

Дружно грохнули бомбарды, выплеснув клубы густого белого дыма, и пушкари, подступив к ним с банниками, принялись старательно прочищать стволы от недогоревших кусочков пыжей и пороховых комьев. Царь запрыгнул на бруствер, прошел по нему из стороны в сторону, пытаясь хоть что-то разглядеть в плотном дыму, но просветов не было. Попали пушкари в цель, промахнулись — оставалось только гадать.

— Холодно, государь, — поежился Меншиков, который щеголял ныне в суконном мундире, скроенном по немецкому образцу: с большими накладными карманами, шитьем по вороту и узкой донельзя, так что полы кафтана топырились в стороны, талией. — Может, пойдем, вина выпьем?

— Постой…

Порыв ветра разорвал белую пелену. Вдалеке, под стенами крепости, стали видны стрельцы, засевшие за утыканным кольями наружу земляным валом и время от времени стреляющие в сторону врага. Отсюда, с насыпи для пушек, разглядеть, по кому ведется стрельба, было невозможно. Слева жахнули могучие пищали — и новые облака дыма закрыли видимость.

— Пойдем в палатку, государь… — опять запросился сын конюха.

— Не боись, — спрыгнув с насыпи, хлопнул его по плечу Петр. — Северный бастион шведский развалим и через брешь в стене внутрь пойдем. Вишь, они никак его заложить под нашей пальбой не могут? Рождество, мыслю, уж на том берегу, в ратуше Наровской справлять станем. Там и согреешься.

— Буду бояться, государь, — мотнул головой сотник. — Про короля Карла свенского многое сказывали хвалебного. Воюет, дескать, дюже. А рати свенские по всем Европам лучшими в мире обзывали.

— Сам знаю, — поморщился царь. — Да токмо рати эти не здесь, ныне они за морем союзников наших датских воюют, короля Фредерика в Зеландии. А мы тут тем временем ему крепости ощиплем да губу Невскую для себя ими же и огородим.

От крепости донеслись истошные крики, беспорядочная пальба. Петр, уже направившийся было вслед за сотником, обернулся торопливо полез обратно на насыпь:

— Что это там такое деется? Никак, на вылазку гарнизон шведский отчаялся?

— Не стрелять! — положил Меншиков руку на плечо ближнего пушкаря. — Пусть дым маленько развеется…

Прежде чем в белых облаках наметились просветы, прошло несколько минут, и тогда глазам государя, его приближенного и пушкарей открылась ужасающая картина: прижатые к валу стрельцы, смешавшись с невесть откуда взявшимися кирасирами, рубились насмерть, падая один за другим, хотя и прорежая грозными бердышами ряды конницы. Ворота Ивангорода отворились, и оттуда в помощь нападающим выскакивали новые сотни. А по дороге, ведущей вдоль реки, быстрым маршем приближались плотные ряды шведской пехоты.

— Огонь! — заорал Меншиков. — Картечь в стволы! Наводку опускай!

Бомбарды плюнулись ядрами в сторону древней русской крепости, после чего пушкари, выбивая деревянные клинья, с помощью которых регулировался угол возвышения, повернули стволы вдоль насыпи, принялись подносить тяжелые бумажные пакеты с крупнокалиберными пищальными пулями взамен приготовленных в зарядных ящиках ядер. Ветер опять смел с позиций дым. Стало видно несколько шведских сотен, во весь опор мчащихся на позиции осадной артиллерии.

— За мной! — выхватил саблю царь, но сотник сграбастал его за пояс, рванул вниз, поволок с позиций.

Опять жахнули пушки, почти в упор сметая первые ряды конницы, но перезарядить свое мощное оружие еще раз русские уже не успели — из дымовой пелены один за другим начали выскакивать кирасиры и рубить палашами отмахивающихся банниками пушкарей. Мимо вся в пене промчалась лошадь без всадника. Сотник, отпустив Петра, погнался за ней, скоро вернулся, ведя ее в поводу, и подсадил дико озирающегося царя.

— В Гдов! — заорал Меншиков, пытаясь перекричать громыхающую со всех сторон стрельбу, вопли ярости, стоны умирающих. — В Гдов гони! Туда выходить будем!