Клан

Но это не так, она это знает. Может, убийц рядом нет, но они что-то внедрили в нее своими грязными пальцами, языками и членами. Теперь она чувствует это постоянно, и оно становится только хуже, высасывает из нее все соки, выжидает, пока она расслабится, поверит тем, кто говорит, что бояться больше нечего, прежде чем прорваться наружу и посмеяться над их словами.

* * *

– Клэр?

– Да.

– Ты меня слышишь?

– Да.

– Ты знаешь, где находишься?

– В больнице.

– Правильно. Знаешь почему?

Она кивнула, медленно, но по-прежнему отказывалась обращать свой близорукий взгляд на человека на стуле слева от койки. Он излучал ауру важности, власти. Полиция, подумала она.

– Можешь посмотреть на меня, Клэр?

Она проигнорировала его.

– Меня зовут шериф Тодд. Маршал Тодд. Я из полиции штата.

– Здравствуйте, шериф Тодд, маршал Тодд, – сказала она, и полицейский посмеялся, но смех был тренированный, запрограммированная реакция – шуга, оставшаяся за ледоколом. Голос его казался хриплым, усталым – она поняла, что он немолод.

– Давай просто маршал, ладно?

Он пытался с ней подружиться, говорил приподнятым тоном, но за ним она чувствовала нетерпение с чем-то покончить. Возможно, он не знал, что она видела, какие ужасы пережила, перед тем как сбежать. А она не знала, сколько рассказов об этом выдержит. Она понимала, что прошло немало времени. Казалось, что годы, но в последний раз, когда она проснулась, добрый доктор с отеческим видом сообщил, что минуло больше девяти недель. Бесчисленное количество раз за этот нескончаемый период страшных ночей и дней, отмеченных болью, она представляла конвой полицейских машин, пылящих по дороге под прикрытием черных вертолетов, выбитые двери и крики, с которыми люди в отражающих очках врываются в обветшалый дом с пистолетами наготове. Она представляла вертолеты журналистов, кружащие над организованным переполохом, вспышки и камеры, пока грязных щурящихся людей в панталонах выводят в наручниках на улицу, через толпу людей, собравшихся по разным причинам. Кто-то просто хотел сенсацию; кто-то пришел взглянуть в лицо чистого зла; были и другие, тихие, которые мечтали о десяти минутах в темной комнате наедине с этими порочными чудовищами.

И ничто из этого не вернет ее друзей.

– Как себя чувствуешь? – спросил маршал.

– Устала. Все болит.

– Доктор Ньюэлл говорит, что выпишет тебя к выходным. Тебе наверняка не терпится вернуться домой, к семье.

– Да, – ответила она, хотя сама не была до конца в этом уверена. Она страшилась того, что ожидало ее за стенами больницы – какие запасы энергии потребуются, чтобы удовлетворить заботу и любопытство доброжелателей, выдержать взгляды с плохо скрытой ненавистью и обвинением, которые она ожидала увидеть в глазах родителей ее друзей – тех, чьи дети не вернулись домой. Теперь она была в безопасности – возможно, навсегда; власть убийц не будет простираться дальше снов и время от времени кошмара наяву. Но мало что защитит от бури чувств, которая обрушится на нее, стоит ступить за пределы больницы. Сама мысль лишала ее сил, вызывала слезы на глазах.

– Что ж, – произнес шериф. – Твои мама и сестра давно тебя ждут. Они живут в отеле неподалеку, навещают тебя, когда могут.

Клэр выдохнула. Она помнила их посещения, облегчение, с которым увидела мать и Кару, боль на их лицах, неуверенность из-за незнания, что именно ей довелось выстрадать, неготовность принять хоть что-то из случившегося. Но она была жива, и их глаза светились от радости из-за этой простой неоспоримой истины. Она жива, снова с ними, тогда как другие погибли.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Все нормально.

– Ладно. Я просто хотел с тобой сегодня немного поговорить, узнать о здоровье, не нужно ли чего.

Она слабо кивнула, бинт зашуршал о подушку.

– Спасибо.

– И хотел сообщить, что тот, кто все это сделал с тобой и твоими друзьями, мертв. К сожалению, он не предстал перед судом, но его ждет другой суд.

Она начала отвечать, затем замолчала. Она явно ослышалась. Тот, кто все это сделал…

– Что вы сказали? – переспросила она и наконец посмотрела прямо на него. Она оказалась права: он был пожилым, на коленях в тонких сморщенных пальцах покоилась шляпа. У него была грива седых волос, которые шляпа приручила и пригладила к голове, и добрые карие глаза, будто созданные для сочувствия. Лицо худое, от уголков рта по подбородку сбегали глубокие морщины.

Он слегка придвинулся.

– Что ты помнишь?

Она посмотрела на него, затем облизнула губы.