Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха

– А ты помнишь, как тетя Оля приводила к нам в гости, когда мы жили в Петербурге, итальянскую актрису Элеонору Дузе[16]?

– Ну конечно! А почему ты спрашиваешь?

– В прошлом году она умерла.

– Да, я читала, сообщения об этом напечатали все газеты. Воспаление легких, кажется. Очень жаль…

– Ну вот, а за год до этого Оля виделась с ней во время гастролей в Америке. И, представь, Дузе спрашивала у нее о тебе, сбылось ли ее предсказание, стала ли та милая девочка актрисой?..

– Быть того не может!

Еще бы ей не помнить ту фантастическую встречу! Когда же это было? Ах да, кажется, в 1908-м. Ей было только 11 лет. Накануне родители вернулись из театра, восторгаясь какой-то иностранной актрисой по имени Дузе. Даже отец, обычно сдержанный в оценках, и тот не мог сдержаться и сказал маме: «Да-а, не зря ее называют богиней сцены. Антон Павлович был прав, когда говорил, что по-итальянски не понимает, но «она так хорошо играет, что казалось, я понимаю каждое слово».

На следующий день тетя Оля, специально приехав в Петербург на гастроли легендарной итальянской актрисы, затащила ее в гости к своим родным. Оля встретила их в дверях, сделала книксен. Тетя обняла племянницу и что-то проворковала своей спутнице, красивой незнакомке.

– Ты обязательно станешь артисткой, дитя мое, – сказала мудрая женщина, прекрасно понимая, в каких именно словах нуждается это юное, ясноглазое создание, наверняка грезившее о сцене. – Обязательно. Поверь мне.

Но девочка, неизвестно отчего, заплакала.

– Ну почему ты плачешь? – участливо спрашивала растерявшаяся госпожа Дузе. – Боишься? Боишься быть актрисой? Ничего, пройдет время, и ты узнаешь, что такое – обнаженной шествовать по сцене.

Сказать такое ей, чистой, наивной девчушке: выступать голой на сцене?!. Да ни за что на свете! Оленька рыдала уже взахлеб…

– Ладно, а как там Левушка?

– Ты же его знаешь, Олюшка, – из него лишнего слова не вытянешь. Весь в себе, вернее, в своей музыке. Но как будто бы все хорошо. Он же не так давно в Германии был. Вы разве не виделись?

– Виделись, конечно, виделись, – «вспомнила» Ольга. – Он не раз заходил ко мне, много общались. Но ведь уже прошло почти два года, мало ли что изменилось…

– Ему, бедолаге, досталось, – вздохнула мама. – Ему все прошлые грехи аукаются. Ты же помнишь, что в Гражданскую он, голова садовая, добровольцем пошел служить к Врангелю? Командовал батареей у генерала Слащева. Потом вместе с белогвардейцами оказался за границей, что там перенес, представить страшно…

– Да, он мне кое-что рассказывал, – кивнула Ольга. – Говорил, застрял где-то в Галлиполи…

– Именно, – подтвердила мама. – И угодил в жернова между турками, греками и итальянцами… Ты уже была в своей Германии, а он все еще там мыкался. Боялся вернуться домой, мало ли что о нем могли наговорить. Слава богу, Ольга Леонардовна вмешалась, похлопотала. Вроде бы у самого Дзержинского была. В общем, вернулся Лев. Простили его…

«Как же, «простили», – подумала Ольга, вспоминая свои разговоры с братом летом 1923-го в Берлине. И фразочку, которую он ей обронил на прощание: «Привет тебе от путника, который не хочет ночевать в тростнике…», тоже поняла.

Ольга откровенно любовалась своей дочерью. За годы разлуки Адочка превратилась в очаровательную юную особу, которая, к сожалению, еще только присматривалась к своей маме. Но главное – они снова были вместе.

Сложнее всего было привыкнуть к новому образу жизни «фрау фон Книппер»-старшей. Возвращаясь из магазина, она возмущалась, почему это здесь все – и ветчину, и сыр – продают на граммы, «а вот у нас, в России, приказчики отпускали продукты фунтами, а то, что портилось, – доставалось дворовым собачкам, в крайнем случае, кухарка выбрасывала на помойку…»

– Мамочка, пойми, пожалуйста, твои слова «а вот у нас, в России…» здесь звучат по меньшей мере неуместно, поверь мне, – Ольга осторожно пыталась вразумить маму и объяснить ей местные «правила игры». – К тому же приказчики в России, насколько мне известно, уже перевелись.

Но все бесполезно. Елене (хотя после пересечения границы она предпочитала, чтобы ее именовали Луизой) Юльевне нравилось изображать из себя щедрую, сумасбродную русскую (или нет, прусскую!) аристократку, которая может себе позволить любые капризы и брезгливые гримаски…

Впрочем, на долгие разговоры и вольное препровождение в кругу семьи у Ольги совершенно не хватало времени. Она ежедневно – в постоянном поиске заработка, выступает в концертных программах, перебирает сценарии, берется за любую роль, никому не показывая, до чего осточертело ей изображать томных загадочных красавиц, коварных соблазнительниц… Именно такими были ее героини в кинолентах тех лет – «Венера Монмартра», «Город искушений», «Нужно ли выходить замуж?», «Любовные истории», «Труде шестнадцать лет»… Какой же зритель устоит перед такими названиями? Более-менее серьезной, только очень уж сентиментальной, стала картина «Горящая граница» («Знаешь, Адольф до сих пор помнит тот твой фильм», – через несколько лет с легкой улыбочкой скажет ей Ева Браун).