– Его кошки ненавидели,- вставился Лёха.- Извини, Сань, что прерываю. Мы им в подвал опускали жрать. А Мартын приходил на кухню, быстро ел, дрожа при этом всем телом и уметался, как пуля в подвал. Больше пяти минут он не выдерживал. Мы с Володькой проводили эксперименты под шуточки отца. Наложим сырого мяса горку, чтобы он подольше задержался, но не тут-то было. Пяти минут он так и не перекрыл. Хватал самый большой кусок и с ним уносился в подпол. Санька тогда уже был на полу в большой комнате на одеяле, а в кухню была сделана широкая прорубка. Когда-то отец выпилил почти всю стенку. Чем-то она ему не нравилась. Мартын приходил жрать каждый день ровно в 12 часов дня. Как штык,- Лёха помолчал, вздохнул и добавил:- Санька родился красным. Почти все новорожденные красные в первые две недели после рождения. Потом цвет либо меняется, либо остаётся красным на всю жизнь. И тут он ничем от остальных не отличался. Обычный карапуз. Как все с первых дней он шлепал губами, кривил их. Как все плакал и канючил. Но до четырёх месяцев. С четырёх его уже никто не замечал. Он перестал реветь. Какашки стали у него коричневые, до этого пробивало на темную зелень. Мать мучалась от того, что он не плачет, и заставила Ольгу снести его к врачу. Но тот, осмотрев, сказал, что малыш здоров. Он его, кстати, ущипнул, на что Санька отреагировал своеобразно. Это уже из уст Ольги. Он повернул голову, глаза у него широко раскрылись, и он как кот зашипел. Гаврилыч, это врач старожил, недавно умер, усмехнулся и шлепнул его по попке, и тут Санька заорал баском. Но дома по-прежнему звуков не издавал. Время от времени мать гнала Ольгу с ним к Гавриловичу для очередного шлепка, что тот с превеликим удовольствием делал. Давай, Сань, продолжай.
– Гаврилович – бордовое пятно. Прекрасный человек и великолепный хирург. Как-то он мне сказал, что если б не его шлепки, вырос бы я неучем. Вам Самуиловна в каком цвете видится?
– В бордовом,- ответил Серов.- И ваш поселковый врач тоже бордовый.
– Когда умер Гаврилович, я дал своим задание сыскать хирурга с бордовым цветом. Конечно, бордовый и медицина никак не соотносятся, но бордовые очень восприимчивы к чужой боли, и у них не наступает огрубления. Самый человеколюбивый цвет. Вот я с этим родился и с этим живу, а как у остальных происходит, не знаю. Цвет меня преследовал изначально. В нашем доме бывало много народа и всех я их помню. Вот красный весьма распространен, но у каждого есть свой оттенок. Экстрасенсы придумали ауру, что-то вроде цветовой визитки.
– Не только они. Колдуны, маги,- прервал Сашку Серов.
– Для меня все они экстрасенсы. Так вот они болтают, что цвет меняется, если человек возбужден или нервничает, а когда радуется, то тоже меняется цвет. Я этого никогда не видел и не встречал. Знаю, что это стабильный показатель. С ним ты родился и с ним подохнешь. Как таковой ауры не существует. Просто есть волновой диапазон, в котором фурычит мозг, и который дан человеку от папы и мамы через гены. А всякая волна имеет спектральный цвет. У людей один диапазон, но разные волны. Кстати, про смену цвета на первых неделях после рождения. Всё происходит следующим образом. От цвета ваших родителей ваш будущий зависит, но не совсем. Там гены интересно складываются, не подпадая ни под одну из имеющихся теорий. Однако, есть привязка к группе крови. В первые две недели цвет меняется только у тех, у кого происходит смена группы крови. Мы это установили точно, но совместить с остальными делами не смогли.
– Про спектральность согласен. К такому выводу пришёл сам. Про группу крови и её смену?- Серов развёл руки в стороны.- Впервые об этом слышу. И не только в привязке к цвету. А меняется кровь почему?