– Так и оттуда русская. Давняя это история. Это я по документам с третьего. Хлипкий был, вот мне врачиха и определила возраст. Я же думаю, что родился ещё в том веке, ибо бои в девятьсот пятом помню хорошо, сам тогда ножками топал. Ну, да дело не в том. В 1907 году поступил я в команду "Швейцарца". Был такой вор в Москве знаменитый. Сейфы "делал". Отсюда и его кличка. Он был мужик учёный. В Санкт-Петербурге университет окончил. Занимался со мной сам, лично. От него я три языка знаю. Ох и бил он меня, Толя, драл как сивого мерина. Его в декабре семнадцатого года, как раз на рождество, матросик патрульный хлопнул. Мы и разбежались кто куда. Время было бурное. В Москве же был один сыскарь по нашим делам. Голубых кровей. Князь. После революции он к эсерам примкнул, меня сыскал и предложил мне работу. Так и попал я в группу, которая готовила убийство германского посла Мирбаха. Я и Блюмкина хорошо знал. Всю эту операцию готовил Рудин. Такая фамилия была у этого князя. Как мятеж случился, я дал ноги из Москвы. В Твери ошивался, а когда им свечку вставили, вернулся в Москву и стал своё дело делать. Долго меня ЧК разыскивала, но вот Кюзис их почему-то опередил. Определил к себе и велел о прошлом молчать, что я и сделал. Ну и он, так получается, своё слово тоже сдержал, потому что я пред тобой жив-здоров, а его, ох, думаю, ломали, прежде чем пулю в затылок засадить в 1938 году. Я ведь от него ушёл чисто в 1934 году. Он мне сам бумаги писал, чтобы хвостов не оставить. С ними я осел в Киеве, войну в эвакуации пересидел в Томске, а потом опять в Киев и уже после войны оттуда поднимался вместе с Викторовичем. Сошёл я с дистанции волей случая. Как тебе история?
– Сладкая. Провалился?
– Да. Причём с грузом.
– Что возили?
– Не перебивай. Скажу тебе и про это. Я в поезде Мюнхен-Женева нос к носу столкнулся с этим Рудиным. Глаз у него намётанный, узнал он меня. Пришлось с поезда сигать, он со своими двумя напарниками следом. Людей его я убил, но его не смог. Ранил только. Груз прикопал и дал тягу что есть мочи в Швейцарию, до границы было километров шесть. Вернулся обратно и Кюзису всё рассказал. Он меня и залегендировал до лучших времён. А его самого спрятали.
– Про левых эсеров мне источник ничего не говорил. Фамилию Рудин не упоминал. Значит, мой источник верный. Был у вас такой Ракитин в курьерах?
– Был такой. Его в 1939 году расстреляли.
– Вот Ракитин тебя и сдал, но под тем именем, под которым ты у Кюзиса числился. Загорский Фёдор Валерианович. Так?
– Точно. Так и было.
– Вот с этого момента тебя и вычислили верные люди.
– Видно шипко мозговитые, раз тут меня сыскали. Я же сам не знаю, кто был в рождении. Ну да ладно. Меня одно успокаивает, что среди сидящих в КГБ способных это сделать нет. Умный меня счёл, а умный не выдаст.
– Так что возили, Дормидонтович?
– То, что ты ищешь. Капитал. Разный. Больше золотом. Монетой императорской чеканки. Иностранные ассигнации. Ещё драгоценности. Сколько и чего я тебе перечислять не стану. Много. В конце двадцатых пошло золото в слитках и валюта. Драгоценностей и монеты уже не было.
– Куда возили?
– Я мотался в семь стран: Германию, Финляндию, Польшу, Австро-Венгрию, Турцию, Литву, Швейцарию.
– Во Францию не ездил?
– Нет. Там почти весь корпус императорской безопасности окопался. А русский русского, Толя, видит издалека.
– Значит, таскали на промежуточные явки?
– Да. И знаешь, расписок не брали. Было много случаев, когда наши курьеры исчезали и их никто не искал. Почему не знаю, вопросы такие задавать было у нас не принято.
– Прямая доставка была?
– Была. Кюзис приносил груз и говорил мне явку. Дважды на одну я не ездил.
– А он откуда брал?
– Не знаю, Толя. Ясно, что не из воздуха. Видимо, имели какие-то тайные каналы.
– Как ты думаешь, куда всё это шло?
– Хрен его поймёт. Так получается, что я один и выжил. Ну, ещё может быть из тех, кто убёг, прихватив груз, не всех ведь их в дороге обокрали и убили. Исчезло человек двадцать. Поступало скорее всего в банки.
– Хитростей много было?
– В дороге всякое случалось, но к делу это не имело отношения. Вообще-то я раньше считал, что шло всё это на организацию и поддержку коммунистических движений, но потом, когда я попал в круги высокие, понял, что на эту часть выделялись средства иные. А по моим скромным подсчётам я один упёр за кордон столько, если в нынешних ценах взять, то годовой бюджет обслужить можно запросто. Тринадцать ведь лет таскал без перерывов. Даже в отпуске не был ни одного раза.
– Самая крупная партия какая-то была?
– По меркам старым, когда мы грабежом жили, то много. В 1923 году я пёр два чемодана драгоценностей. Перечислять не стану, но точно знаю одно: в шкатулке было колье, которое до сих пор в пропаже числится. "Колье Шарлотты". Я его вёз. Чемоданы же были набиты такими сокровищами, что колье это – невзрачная штучка. Теперь такой груз тянет на полмиллиарда долларов, не меньше.
– Дормидонтович, а ты, почему не сбежал?