Клан - моё Государство 5

– Существенная. Мы можем его искать?

– Даже советую.

– У меня к вам вопросов больше нет.

– А у тебя, Алексеевич!?- Янг коснулся руки Егорова, тот сидел отрешённо.

– Хочу тебе признаться, Янг. Я буду рад, если ты не доживешь до пенсии. Это моё откровение. Я не в роскоши там, но дома. Готов быть там хоть нищим и бездомным. Потому что это – Родина. Тебе это чувство знакомо?

– Фёдор! Мне это чувство не знакомо. Но я тебя понял. Помню я, что ты мне говорил в транзитной, и признание твоё принимаю к сведению. Уже тогда я не сомневался в тебе. Что мне для тебя сделать?

– Место можно придержать на кладбище? Плата заканчивается через полгода.

– Хорошо. Я его выкуплю.

– Я не смогу тебе возместить. Нечем.

– Ничего. Это не страшно. Твои двое оставшиеся тут работают по моему проекту. Так что ты мне ничего не должен.

– Как они?

– Мужики умные. Скоро я их легализую. Есть подо что.

– Будешь в Москве, милости прошу в гости,- пригласил Егоров Янга.- Привет им передавай.

Они попрощались и покинули офис.

В самолёте сотрудник "Баррикады" наклонил голову к Егорову и спросил:

– Вы спите?

– Нет. Что тебя ещё волнует?

– О каком месте шла речь?

– О моём. Места стоят денег. Это у нас закапывают за так.

– Вы хотите быть похоронены в Швейцарии?

– Да. А кому я буду нужен дома? Точнее мой труп.

– Мы могли бы это сделать!

– Я люблю Родину. Всю сознательную жизнь её защищал и не всегда хорошо. Моя душа останется в России навечно. Разве будет кому-то плохо, если мои останки зароют в Кантонах?

– А почему вы Янга просили об этом?

– Так он знает обо мне всё. Но информация об этом не дала течь. Такому можно доверить?

– Это касается как-то того, что он вас назвал Фёдором Алексеевичем?

– Напрямую. Он нашёл, кто были мои родители, и выяснил, как они погибли. По рождению я Гонтарь Фёдор Алексеевич. Родители мои истинные украинцы. И по генам я тоже. А прожил всю жизнь русским и с любовью к России. Это парадокс? Нет. Это реальность. Он мне в 1992 году передал пакет, в котором были документы и фотографии. Их сохранили простые люди. Я смотрел тогда на мать и отца, себя, сидящего на стуле и плакал. Впервые в жизни.

– Извините! Я не хотел. Извините!

– Ничего. Он мне сделал тогда подарок и ничего взамен не просил. По-людски?

– Да!

– А место на кладбище мне надо обязательно. Я его купил на десять лет. Когда уезжал, всё своё выходное пособие вбухал. А на большее у меня денег не было. Мы прожили с ней двадцать лет. О ней не знал никто из моего руководства, иначе…,- Егоров провёл ребром ладони по горлу.- Янг знал. Она умерла в 1990 году. Хочу лечь рядом с ней. Я в Господа не верю, но она была очень набожная католичка. Мы с ней тайно обвенчались. Вот мне и надо с ней рядом непременно. Потом пусть выкинут через год-два. Мог я и вас об этой услуге попросить, но не стал. Янг хоть и чужак, но честный. А вы хоть и свои, но в засаде. Я вас не знаю и кто вы, знать не хочу. А для меня это последнее моё обязательство в этой жизни важно и вам я его доверить не могу.

– Я понимаю!

– А о Хранителе вам скажу. Я его видел пару раз. О его неуловимости и секретности ходили всякие слухи. Так всегда бывает. От этого и весь расчёт. Все думали, что это супернелегал и усилия для его поимки направляли в эту сторону. А он в нелегале не был. Просто он многолик, как Шива. И никогда не прятался. Это актёр, импровизатор, психолог и мастак на всякие гу-гу. Он сам пускал о себе самые нелепые сплетни, а они обрастали подробностями. А он всегда был на самой поверхности. Всегда. Я его видел дважды. Один раз с Янгом. Второй раз в кафе. Таком маленьком. Городишко из сорока домов. Полчаса, как он в упор застрелил одну американскую мразь и…, на глазах у людей и полиции, и исчез. Все кинулись в погоню, а он спокойно потопал в кафе. Выпил кофе и поднялся на сцену. Там разрешают петь в собственном исполнении под собственное музыкальное сопровождение. В основном туристам. Он пел одно известное, но старое французское шансонье. Такое мелодичное, что одна пара, совсем ветхие французы плакали навзрыд. И он с ними познакомился и уехал на их автомобиле,- Егоров смолк. Он долго сидел и шамкал губами, но потом, усмехнувшись, серьёзно добавил:- Так мог поступить только русский. Только. Но, чтобы это иметь, надо чтобы билось тут,- он постукал себя в грудь.- На такое способна только возвышенная русская душа. Он пел самоотрешённо, ни на кого не глядя, но я чувствовал, что он меня держит под контролем, каким-то девятым зрением и если я попытаюсь его задержать или что-то предпринять – грохнет. Больше мне его не приходилось встречать.

– А среди пограничников его не было?

– Нет. Я бы его опознал.

– А многолицие?

– Это такой термин. Доведённая до совершенства, до универсализма работа лицевых мышц. В истории были такие примеры. Они редки, но факт имел место.

– А пластические операции?

– Что ты! Тот, кто владеет многолицием, под скальпель никогда не ляжет. Это же смертоубийство!

– Нарушит нервные окончания?

– Коньяк!- попросил Егоров у проходившей мимо проводницы.- И одно из его имён я знаю, но он под ним никогда нигде не появится.

– Какое?