Читаем Клан Сопрано полностью

Та же самая ария, что звучала в финале «Пайн Барренс» — «Я жена, и меня презирают» (Sposa son disprezzata) в исполнении Чечилии Бартоли, — начинает и серию «Безумная, все поглощающая любовь»[222]. Она фиксирует кульминационный момент, озвученный Мелфи: «Кого-то, кого вы знаете?»

«Кто-то» — это Ливия, но это также и Глория, чей гнев нарастает, когда она понимает, что Тони никогда не поставит ее на первое место. Сюжетная линия достигает пика, когда они дерутся дома у Глории, и она вытаскивает штопор, а Тони начинает душить ее, чуть было не доведя дело до конца. Однако он приходит в себя, когда она говорит, задыхаясь: «Убей меня». Вспомним, что Тони чуть не задушил свою мать в конце первого сезона, и что его собственные панические атаки похожи на удушье.

Если бы Глория не воскликнула: «Ах ты бедненький!» — в ответ на жалобы Тони на жизнь, мы бы не смогли сделать вывод, что корень ее проблем в ощущении одиночества и в желании разрушить это одиночество, заставив Тони уничтожить ее саму («самоубийство с помощью полицейского», — говорит Мелфи во время сеанса психотерапии).

Глория начинает вести себя как героиня одного из так называемых фильмов о властелинах хаоса конца 1980-х — начала 1990-х годов. «Основной инстинкт» (Basic Instinct), фрагмент из которого демонстрируется в «Безумной, всепоглощающей любви», являлся одним из лучших фильмов такого рода, но затем были сняты еще многие и многие, все придерживающиеся шаблона, который боссы киноиндустрии и журналисты назвали «Вставьте-нужные-буквы из ада»[223]. Джеки и Дино смотрят сцену из «Основного инстинкта», где подозреваемая в убийстве Кэтрин Трамелл (Шэрон Стоун) смущает целую комнату мужчин-детективов отсутствием нижнего белья, что она демонстрирует, перекрещивая ноги. Может быть, это образ воспринимается как женоненавистничество, но он обращает нас к основной истории мужчин и женщин, к идее, красной нитью идущей через весь фильм (от чернухи до песен блюз): женщина — это гипнотическая сила, заставляющая мужчин идти против здравого смысла[224].

Что поднимает сцену с Глорией над сниженными стереотипами, так это ее показ как абсолютного живого человеческого существа (включая упоминание о том, что она приходит к Мелфи, чтобы разобраться с суицидальными импульсами и склонностью к разрушению отношений). Мольба Глории о смерти связывает ее с образом Ливии, засевшим глубоко в сознании Тони.

В прошедших сериях мы видели, как доминирующая роли матери Тони мешает ему развиваться, деформирует его личность, но он не желает в этом признаваться. Но и Глория вызывает у Тони сходные чувства. Первый сезон заканчивается тем, что Тони чуть было не убивает Ливию. Второй сезон доходит до пика с другим персонажем, напоминающим Ливию — Дженис, убивающую Ричи. А затем, за несколько серий до финала, в приемной у кабинета психиатра, из-за ошибки в записи на прием к Мелфи[225] появляется Глория, которой приходится делить с Тони время у врача. Глория и Тони первый раз беседуют, сидя в приемной, где мы впервые познакомились с Тони, между ног скульптуры женщины, которая, как мы позже обнаружим, похожа на молодую Ливию. Глория будто и не входит в историю «Клана Сопрано», а материализуется в ней, словно вызванная потребностью в реинкарнации (во втором сезоне Тони называет Ливию стрега, или ведьма). И пока Глория остается внутри тщательно организованного психического пространства (как Изабелла до того, как Тони сообщает о ней), их отношения работают. Но как только она разрывает пределы этого пространства и взаимодействует с его семьей, Тони понимает, что эти отношения нужно отрубать, или Глория разрушит все. В конце мы видим страдающего сына, стоящего на коленях в доме женщины (логове ведьмы), пытающегося лишить ее жизни (а ведь и Ливия желала, чтобы кто-то, включая ее сына и Бога, забрал ее сейчас?), после того как она в гневе сказала: «Ах ты бедненький!».

Тони, потеряв над собой контроль, хватает хрупкую женщину за шею и швыряет ее, — но все же он способен сдержаться и подумать над лучшим решением. В этом случае в дело вмешивается надежда женщины, что Тони убьет ее.

«Ты мое лицо последним увидишь, не Тони, — угрожает Пэтси Паризи, человек, который кажется самым застенчивым в команде. — Мы поняли друг друга? Будет не как в кино»[226].

На сеансе психотерапии Мелфи объясняет Тони, что, сравнивая Глорию и Ирину с Ливией, она вовсе не имела в виду желание секса с матерью, она говорила лишь о его желании удовлетворить свои запросы с помощью разрушающих себя женщин — желании, идущем от невыраженных чувств и нереализованных потребностей, которые он не осознает, потому что боится посмотреть им в лицо. Тем не менее она описывает отношения Тони с Глорией, как безумную, всепоглощающую любовь, или «глупую любовь». Тони неверно произносит ее как «мофо» [mofo — Прим. пер.] — известная аббревиатура ругательства, смягченный вариант которого «сукин сын».

Перейти на страницу:

Все книги серии Киноstory

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение