Клановое проклятие

Свинки от лошадиных доз нового магического препарата позеленели и стали крякать, да еще довольно высоко подпрыгивать, заместитель декана – полная женщина, выглядящая на пятьдесят смертных лет, а по меркам бессмертных, как ни странно, довольно молодая, всего пять сотен лет – увидев в институтском коридоре стайку таких свиной, упала в обморок. Придя в себя, она очень громко и долго кричала, обещала размазать виновника по стене, и Дэйна тогда спасли лишь отличные отметки в зачетке. Правда, он еще долго – в виде извинения – пытался всучить пострадавшей химическую колбу из дорогущего магического хрусталя. Замдекана принять дар не решилась, это было запрещено, но невольно смягчилась.

Такому хорошему студенту, как Дэйн, простили один прогул. Отсидев последние две пары (впервые ему было неинтересно слушать лекцию, потому что мысли были заняты другим), Арман тут же схватил мотоцикл и кинулся к дому Такэды – предложить ей покататься. Девушка не отказалась. Через полчаса она появилась из подъезда, одетая в кожу. На высокие, с узкими голенищами сапоги молодой человек посмотрел с восторгом и тут же решил, что купит себе такие же.

Они катались весь вечер, а ночью, когда Дэйн вернулся домой и, пристроив мотоцикл между двумя машинами – своей и соседской, прижавшись лбом к стене, вдруг понял, что он влюблен. Чувство это было ему непривычно, да что там, он просто никогда не испытывал ничего подобного. Любовь к брату и сестре, любовь к матери – это же совсем другое дело. Всей своей жизнью Дэйн не был подготовлен к влюбленности в девушку. Он привык смотреть на свою жизнь, как нечто, принадлежащее только ему, ну еще, может быть, самым близким родственникам. Да и то.

Несколько минут он пытался собраться с мыслями. Было даже немного страшно, но не из-за проклятия – с тем, что угрожает настичь когда-нибудь, не скоро, а может, и вовсе никогда, очень легко смиряешься – а из-за неизвестности. К тому же ужасно хотелось выкинуть что-нибудь эдакое, особенное, и тоже мешало думать.

Но что сделать? Спеть серенаду? Очень хорошая идея. Если взять усилители, лучшую музыкальную технику, навьючить все это на грузовик и несколько раз проехаться под окнами любимой девушки – чем не серенада? Или можно завалить цветами подъезд… Нет, это банально. Совершенно неинтересно. Разве девушку со вкусом может заинтересовать банальщина? Такая девушка, как Такэда, заслуживает только самого лучшего.

Поэтому Дэйн засел в своей лаборатории и несколько дней выходил оттуда только в туалет, в кухню и в университет. Лекции он посещал аккуратно, выслушивал внимательно, должно быть, надеялся выцедить из них что-нибудь новенькое и полезное для его нынешних опытов. Ему и в голову не приходило, что девушка, за которой несколько дней он так внимательно ухаживал, а потом вдруг перестал являться, может обидеться, сделать неприятные выводы в адрес ухажера.

Через неделю необходимое вещество было смешано, и Дэйн занялся привезенными по заказу белыми голубями. Как оказалось, с птицами было намного труднее справиться, чем с химическими элементами. Голуби категорически отказывались пить то, что Арман предложил им, и даже при помощи маленькой детской клизмы не так легко было закачать вещество им в клювы. Птицы бились, как сумасшедшие, и Дэйн даже испугался, что они себе крылья переломают.

Напоенных странной маслянистой жидкостью голубей два дня тошнило и несло, летать они не желали, и хотя для ночной серенады все было готово, машина, набитая аппаратурой, ждала в платном гараже, и ребята, сокурсники Армана, всегда готовые учинить какую-нибудь каверзу, были готовы, с птицами никак не получалось. Они все-таки оправились к вечеру третьего дня, даже поклевали зерна и попили воды, а белоснежные перья их заполыхали всеми цветами радуги, вспыхнули, как фонарики, маленькие глазки. В темной комнате клетка с такими голубями кого-нибудь слабонервного могла напугать до смерти, потому что птицы мало того, что напоминали слепленное в маленькое пятно северное сияние, но еще и вовсю фосфоресцировали, светились, будто неоновые лампы.

Дэйна ничто не смущало. Убедившись, что птицы оклемались, он обзвонил друзей, схватил клетку и помчался в гараж. Обитатели клетки напугали даже студентов-химиков, даже тех, что явились на зов Армана под градусом. Один из них, осторожно прикоснувшись к голубю сквозь прутья клетки, пробормотал:

– Вот ё-моё… А у меня, помнится, гигантская черепаха жила. Такая, знаешь, триста лет живет на свете. Огромная, панцирь – почти сорок сантиметров в диаметре. На нее можно было столик журнальный поставить. Мы на нее поднос крепили с тарелками. Только долго ползла от кухни до комнаты. Больше часа…

– Ну снова он о своей черепахе.

– Да я не о том, не о том! – заспешил парень. – Я рассказываю…

– Сперва выпей пива, а то языком за зубы цепляешься. Пей, – ему сунули открытую бутылку.

Рассказчик присосался к бутылке по-студенчески, то есть со знанием дела. Пиво винтом вонзилось ему в горло и все, до последней капли, пропало внутри. Парень выдохнул, икнул и расплылся в улыбке.