Кланы в постсоветской Центральной Азии

Процесс кланогенеза в социумах номадов связан с сохранением главной социальной ячейки – «большой семьи», помнящей свое родство до 7–9 поколения вглубь прошлого и являвшейся условием выживания в малых войнах (барымты) за скот и лучшие кочевья. Именно «низовая» связь «семья – род – племя» является самым прочным фундаментом всего общества. Ослушаться большого хана – плохо, изменить своему роду – недопустимо, грех.

В Казахстане помимо родоплеменных связей на генезис клановой структуры существенно повлияла жузовая стратификация. Жузы (Старший, Средний, Малый) явились общностями политико-административной локализации социума номадов, опосредованной направлениями кочевий и естественно сформировавшимися союзами племен в рамках их администрирования. Вместе с тем, несмотря на значимость жузового института, последний никогда не рассматривался в качестве альтернативы родоплеменному устройству, но органично интегрировался с ним.

Схема 1. Жузы в Казахстане[81]

Старший жуз охватывает территории Южного и Юго-Восточного Казахстана и включает племена джалаиров, дулат, албан, канлы, шапрашты, ысты, сара-уйсун, сргели, ошакты, шанышклы. Средний интегрирует территорию северного, Центрального и Восточного Казахстана и племена аргынов, найманов, кипчаков, кере-ев, коныратов и уаки. Младший жуз простирается в пределах Западного Казахстана и состоит из шести племен алимулы, 12 племен байулы (в том числе самого воинственного адайцев) и семи племен жетыру. Жузовое деление имеет относительно недавнюю историю (с XVII в.)[82].

В жузовом объединении роды и племена сохраняли незыблемой свою иерархию и знать. Как правило, происхождение жузов в народном эпосе связывается с личностью конкретного исторического героя (иногда легендарного). «Нередко такая мифологизированная гипотеза принимается на веру и входит в научный оборот»[83]. Так как жузовая структура, помимо прочего, носила выраженный военно-политический характер, связанный с защитой жизненно важного пространства кочевий, ее организация предполагала централизацию власти и строгую исполнительскую дисциплину», укрепившуюся с включением жузовых воинских контингентов в военную структуру чингизидов. Исходя из сказанного, административно-военная гипотеза жузовой дифференциации казахского социума представляется наиболее адекватной.

С другой стороны, сочетание в военной организации сразу нескольких иерархий – родоплеменной и жузовой препятствовало внедрению единоначалия и порождало некую бифуркацию властных полномочий, что в полной мере сказывается на порядке современной казахской армии и ментальных основаниях официальных структур[84].

Жузовые объединения продуцировали существенные этнографические и культурные особенности территориальных локализаций, которые и сегодня в значительной степени фундируют пока неустраненный разлом по линии «север – юг». Как утверждает писатель С. Куттыкадам, южане «разговаривают подобно скороговорке, у них более мягкий говор, тогда как жители севера неторопливы в разговоре и гортанны. Писатель отмечает, что в случае, если южане изъясняются на своём диалекте с манерой пауз, придыхания, намеков, то северяне мало что разумеют. Существенно отличаются и традиционные кухни юга и севера. Северная кухня – более простая, обычно включающая блюда из муки и мяса, южная впитала в себя вкусовые предпочтения востока (супы, плов и т. п.)[85].

Существенным фактором казахского социогенеза стала инкорпорация во властную структуру намадов, представителей чингизидской знати, укрепившейся с момента включения казахов в орбиту монгольской протогосударственности и остающейся заметным элементом современной клановой консолидации. Учитывая то обстоятельство, что «чингизидство» всегда являлось внеэтническим конструктом, замкнутой группой (претендующей на роль ага-султана-общенародного повелителя), современные иерархи клановых сообществ предпочитают обязательно связать свои родовые корни с представителями чингизидов, тем самым легитимировать неформальную роль правителя.

В дореволюционных клановых структурах потомки чингизидов занимали, безусловно, верхние эшелоны, как правило, замещая руководящие статусы жузовой иерархии. К середине XVIII в. число чингизидов стало превышать число верховных племенных и жузовых вакансий.

Другой элитной группой, тоже оказавшей большое влияние на формирование казахских кланов, являются сестиды и когиа – согласно преданию, потомки дочери пророка Мухаммеда Фатимы. Казахстанские историки утверждают, что именно они распространили ислам среди кочевников и совершили первые хаджи в Мекку[86]. Эта категория элиты являлась хранительницей религиозно-культурной традиции и в этом смысле могла соперничать даже с чигнизидами.

На уровне родов во главе большого матримониального коллектива стояли бии (которых можно сравнить с монгольскими натона-ми и арабскими эмирами). Отдельные кочевые семьи управлялись старейшинами – аксакалами.