Клара

Уговорить Клару работать переводчицей помог случай уже ближе к весне: Александра Давыдовна встретила на рынке Байбару. Тот неожиданно проявил сочувствие к женщине с тремя внуками и невесткой на иждивении, намекнул, что подыскивает себе переводчицу, вернее уже почти нашёл и, если Клара поторопится ему помочь, может по старой дружбе помочь семье с продуктами. О том, что никакой дружбы между их семьей и Семеном никогда не было, женщина промолчала, вежливо пообещала поговорить с невесткой. Все думали о том, как пережить предстоящую зиму. Запасы были, в основном, у деревенских.

На рынке пытались выменять поношенную одежду и обувь на муку и картошку. Кустари торговали самодельными зажигалками и конфетами из сахарина.

— Ты дывы, яки гарни чоботы — юхтови, пидошва бланкова, — уговаривал мужичок селянина. Тот придирчиво осматривал, торговался.

Советские деньги на рынке принимались по десять рублей за марку.

Цены на базаре фантастические: килограмм хлеба стоит 250 рублей, масла — 6 тысяч, сала — 7 тысяч, стакан соли — 200 рублей. А рабочие стройконторы получают в неделю всего пятьсот да по карточкам килограмм хлеба из эрзац-муки.

Именно доводы свекрови растопили последние сомнения, совестно сидеть на шее у пожилой женщины. Всё равно соседи косо смотрят, так, по крайней мере, будет ясно за что.

Удивительно, как много в жизни человека значит случай. Встречи, казалось бы, случайные, а в результате меняется цепь событий и развивается по другой ветке вероятностей. Байбара и не подозревал тогда, что сам сделал шажок к своей гибели.

***

В кабинете Байбары было накурено, он уже прикидывал, чем займет свою помощницу вечером: " А что? Пусть проявит благодарность. Бабёнка симпатичная, должна проникнуться мыслью, что он её облагодетельствовал…" Но его фантазии развеяло в прах появление Лёхлера.

И принесло же не вовремя!

Начальник 134-го батальона дорожной жандармерии Лёхлер пожаловал прямо с инспекции о состоянии дорог, примыкающих к станции. Ледяные дожди, распутица и ночные морозы сводили все усилия рабочих на нет, да ещё военная техника оставляла в сырой грунтовке широченные колеи, которые к утру превращались в каменные. Шеф жандармерии кипел бешенством. Байбара преданно таращил глаза и тянул руки по швам, стараясь понять причину высочайшего гнева. Отто хлестал Байбару перчатками по щекам и клекотал на своём собачьем языке.

— Dummkopf! [(нем.) Болван!]

Пришлось Кларе вмешаться, едва она переступила порог кабинета и увидела картину унижения своего благодетеля.

Ровным голосом, с отличным произношением, она переводила оправдания начальника Биржи, пославшего на дорожные работы неумелый сброд.

Лёхлер успокаивался, его одышка уже не была такой мучительной, с любопытством разглядывал этот неожиданный подарок в лице спокойной миловидной женщины. Тупое непонимание этого борова и при этом суетливое желание угодить бесило невероятно.

Голос Клары, её манеры, преисполненные чувства собственного достоинства, превращали вспышку гнева Лёхлера в водевиль. Хозяева так себя не ведут, они лишь роняют приказы, в полной уверенности, что никто не посмеет ослушаться.

Мягкотелому Лёхлеру хотелось чувствовать себя вот таким хозяином жизни, властителем судеб этих «недочеловеков». Именно война дала возможность изменить ему свой статус.

"А она — ничего…" — подумал Отто.

— Кто вы? — спросил он Клару подчеркнуто спокойно.

— Пришла устраиваться на работу. У меня трое детей и пожилая свекровь.

— Откуда такое знание языка, практически без акцента?

— Мои родители — немцы. Я из семьи немецких колонистов.

— Похвально, что в вашей семье чтят немецкие традиции. Вы мне нужны, я беру вас к себе в дорожную жандармерию в качестве Hilfswilliger [добровольный помощник (нем.)]

«Вот и всё, никаких вопросов согласна ли она? На какую оплату труда может рассчитывать? Поставил перед фактом. Тем лучше, всё произошло само собой».

Далекий фатерлянд, который Клара представляла по рассказам колонистов и книгам, оказался рядом и моментально заставил себе служить.

"От бисова робота! Прыпхався жаба!" — мысленно возмутился Степан.

Во внешности Лёхлера, и, правда, было что-то жабье — рыхлое упитанное тело, глаза немного навыкате, одышка. Ничего общего с образом сверхчеловека.

Обер-штурмфюрер Отто Лёхлер не был жестоким человеком. До войны он занимался абразивными материалами в родном Кобленце, а на фронт угодил только потому, что не смог избежать мобилизации. Пост начальника дорожной жандармерии тяготил его, Отто откровенно скучал.

"По крайней мере, я не в окопах", — утешал он себя, но мотивация была слабой, часто мучила астма, одышка, так хотелось найти толкового подчиненного, на которого можно было спихнуть всю эту рутину, не видеть эти тупые рожи «ущербных славян».