Клара

Сомнения Прибера прервали звуки выстрелов, раздавшихся со стороны рынка. Венке вызвал секретаря и велел узнать, что там происходит.

— Герр, комендант! Перестрелку затеял подпольщик, пойманный на рынке. Его уже увезли в гестапо.

Степан похолодел: "Не успел, не успел…" — билась в голове тревожная мысль.

Венке обратил внимание, как сильно побледнел инспектор электросетей:

— О, герр Приберг, вас так напугала стрельба? Сразу видно — вы не военный, — скривил в усмешке губы начальник ортс-комендатуры.

Степан опомнился, смущенно кивнул:

— Да. Герр, комендант, я слышал, подпольщики охотятся на фольксдойче, считают предателями.

***

Павлоградских подпольщиков спасло лишь то, что Валечка ничего о них не знала. Теперь палачи пытались выбить информацию о них из арестованного секретаря обкома. После ранения в левую ногу и руку фашисты старательно его подлечили, надеясь постепенно вытряхнуть из него всё о подрыве мостов, уничтожении санпропускника гарнизона.

Начальник СД штурмбанфюрер Мульдэ распорядился перевезти его в тюрьму на улице Короленко в Днепропетровске.

По приказу следователя гестапо Лунге арестовали семью Грушко, даже четырнадцатилетнюю Люду, дочь хозяина квартиры, несмотря на то, что при обыске не нашли ничего, указывающее на связь со Сташковым.

Валечку приводили на допросы к измученному Сташкову, чтобы она уговорила последовать её примеру, сытая и ухоженная стерва демонстрировала на себе "милосердие немцев".

Чтобы отвлечься от назойливого щебетания пустоголовой твари, Сташков представлял, как вцепились бы в её аккуратно уложенные, блестящие чёрным глянцем, волосики вдовы и матери, загубленных этой шкурой несчастных.

"Плюнуть бы в этот аккуратно накрашенный ротик. Даже не понимает, сука, насколько невыносимо слушать её самодовольный щебет о прекрасном отношении к ней фашистов. Как же я виноват перед всеми преданными этой мразью… Зачем выхаживают после ранения, что ещё приготовили эти нелюди? Нарядили эту тварь безмозглую… смотрите, какие мы добрые… Нет у них подхода к Павлоградцам… на меня надеются. Как хорошо, что все связи я замкнул на себе, сам обходил людей, — Николай закрыл глаза, — мне тридцать пять, я давно готов к смерти, с тех пор, как врачи объявили свой приговор, зато могу быть спокоен, их некому выдать".

Через несколько недель стало понятно для чего весь это "менуэт" — в гестапо ждали самого Коха (гаулейтер Украины). Высокий гость внимательно наблюдал за Сташковым, говорил неспешно, проникновенно, делая паузы для переводчика.

"Так вот в чём дело. Намерены сделать из меня второго Власова, — Николай иронично хмыкнул, — однако. Думают мне польстить тем, что приравняли к генералу. Зря. Не греет меня такое сравнение. Никак".

Кох замолчал в ожидании ответа.

— Если вы так уверены в победе над большевизмом, зачем вам моя лояльность? Я не собираюсь выступать с обращением к советскому народу, как шкура Власов. — Сташков откинулся на спинке стула и рассмеялся, срываясь на кашель. — Н-да, мужики, вы так дружно меня уговариваете, видно, на фронте у вас совсем хреново, а?

Кто-то из мелких сошек осклабился, принимая его смех за согласие: "Ну не будет же приговоренный к смерти веселиться".

Переводчик замялся, подбирая формулировку помягче. Взгляд гаулейтера заледенел, немцы притихли. Кох привык держать лицо, поднялся:

— Что же, это делает вам честь, но не сохранит жизнь.

— А у меня выбор невелик, — с дерзким весельем в глазах ответил Николай, — либо меня убьёт пуля ваших солдат, либо — туберкулезная палочка вашего тёзки.

Тогда никто и не подозревал, что в город прибыл в колонне пленных человек, профессионально изучавший туберкулёз. Военный врач, вместе с госпиталем попавший в окружение под Харьковом.

(продолжение следует)

2020–2023