Клара и мистер Тиффани

В нашей комнате на четвертом этаже я занялась развешиванием моих платьев, пока Эдвин не начал снимать сюртук и жилет. Я остановилась, наблюдая за каждым его движением. Вот он стоит в одной рубашке — современного типа, из мягкой хлопчатобумажной материи, накрахмалены только манжеты и воротничок, которые находятся на виду у всех. Я же любовалась тем, чего не видели все, — широкими плечами, натягивающими рубашку, формой мускулов рук под тканью, бахромкой волос, выглядывающих из-под манжет. В Чикаго мы проживали в отдельных комнатах, так что теперь я чувствовала небольшую тревогу, но мне не хотелось быть взбудораженной. Я хотела быть как озеро, чья гладь напоминает стекло, хотела войти в близость без стеснения и наслаждаться ею с безудержной страстью.

Эдвин открыл окно, впустив ликующий хор птичьих голосов с высокого орехового дерева, и перед моими глазами проскользнула переливающаяся зеленая стрекоза.

— Взгляни на гусей, — произнес он, и я послушно посмотрела в другую сторону.

Десятки диких гусей усеяли темными пятнами луга, наклонно спускающиеся к озеру. У птиц были коричневые крылья и кремовые грудки, а грациозные длинные шеи — черные как смоль. Под их клювами и на щеках резко выделялись белые пятна.

— Они прекрасны, не правда ли? — спросила я.

Эдвин подошел близко сзади ко мне, обхватил меня своими руками и запечатлел на моей шее один-единственный нежный поцелуй.

— В том случае, если ты предпочитаешь перья коже.

— Они ведь улетают за тысячи километров, верно?

— Они обзаводятся одной подругой на всю жизнь.

— Правда? Они же все одинаковые. Как они могут быть уверены, что из такого множества выбрали тех, что надо?

— Инстинкт. — Теплое дуновение этого слова коснулось моего уха.

— Наша уютная гавань, — произнес Эдвин, отпирая дверь в нашу комнату после ужина и прогулки по берегу озера. — Наш первый домашний очаг, — тихо промолвил он. — Добро пожаловать на наше первое приключение, миссис Уолдоу.

— Мистер Уолдоу, я еще не миссис Уолдоу. Я только играю роль в этой постановке.

Мы некоторое время поболтали, потом он выключил газовый свет. Лунное сияние мягко освещало пол и кровать, и минутное спокойствие обволокло нас. Мысленно я услышала захватывающий дуэт Тристана и Изольды «О, снизойди на нас, ночь любви».

Выделяющаяся силуэтом на фоне бледного мерцания, рубашка Эдвина приобрела при лунном свете бело-голубой оттенок. Он выдернул ее из своих брюк, и этот тихий шелестящий звук заставил меня затрепетать.

Я начала расстегивать блузку, но он отвел мою руку в сторону.

— Мое удовольствие, — прошептал Эдвин и продолжил там, где я остановилась.

Он ласкал меня между каждой пуговицей теплыми, уверенными руками. Каждое утонченное прикосновение превращалось в сладкое приключение, как он и обещал. Эдвин уложил меня, и мускулы моей спины и рук немедленно напряглись в моем намеренном желании распутства. Вскоре меня заласкали поцелуи, простые прикосновения, медленные, умелые, в убыстряющемся темпе, накладывающиеся одно на другое — отбросившие методическую нежность ради торжествующей спешки — отвечая порывом на порыв — его атакой на мой выпад — моей на его — его настойчивость, все возрастающая — радостное совместное содрогание — переход, минута за долгой минутой, в нежный обморок замедленного дыхания, гармонии и покоя.

Мы не разочаровали друг друга.

Глава 14 Дикие гуси

Меня разбудило ворочание на постели, но я не повернулась к Эдвину, дав ему возможность побыть наедине с собой, поскольку слабый дневной свет уже проник в комнату. Я слышала, как он всунул сначала одну ногу, потом другую в брюки. Ключ звякнул в замке. Я тотчас приподнялась на локте.

— Эдвин?

— Я сейчас вернусь. Принесу тебе кое-что. Сюрприз.

Место, на котором он лежал, еще хранило его тепло. Я передвинулась на него, чтобы наслаждаться воспоминаниями о его поцелуях, каждый из которых был благословением, о нежных ласках моего тела, о его испуганном, с широко открытыми глазами, взгляде в момент извержения. Мой безумный Эдвин. Страсть и Риск улыбнулись мне, и я могла отбросить свои волнения. В горестном вздохе, который известил о его возвращении в реальность, я почувствовала, что он уязвим для моментов, слишком сильных для него. Тени, отбрасываемые лунным светом, сделали его лицо встревоженным. Невзирая на это, мое счастье перешло в мирный сон.

Я закрыла глаза, чтобы опять вернуться в ночь, и передо мной простерлось тысячелетие ночей любви. Вскоре он явится ко мне с сюрпризом, что бы это ни было, возможно, пирожное на завтрак из столовой, и я представлю ему перспективу любви ночь за ночью через всю вечность, как два зеркала, размещенные друг напротив друга, отражающие все уменьшающиеся образы, пока они не превратятся в две точки цвета.

Пронзительно резкая из двух нот песнь королька бесконечно повторялась, как будто приказывая: «Вставай! Вставай!» Я повиновалась ей, выкупалась, оделась и уложила волосы.