Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Ни в чем другом стремление Кавалерского парламента вернуться к дореволюционным порядкам не проявилось в такой степени, как в религии. Он фактически порвал с духом религиозной толерантности, обещанным Бредской декларацией. По крайней мере, спорно утверждение известного английского историка Дж. М. Тревельяна, будто «после Реставрации в обществе исчезла та чрезмерная озабоченность церковными делами, которая характеризует Англию Кромвеля» [144, 275]. Воинственно настроенные парламентарии желали полного восстановления прав англиканской церкви и ограничения свобод, приобретенных диссентерами при Кромвеле. В Кавалерском парламенте доминировали представители джентри, по религиозным взглядам англикане-высокоцерковники, которые были ярыми сторонниками гонений и жестокими критиками проектов Карла II, направленных на сохранение веротерпимости [79, 16]. Король и Кларендон, вернувшись в Англию, серьезно недооценили силу реакции, превратившей в бессмыслицу их первоначальные расчеты [54, 40]. В апреле 1661 года в Савойском дворце, резиденции Лондонского епископа, состоялась новая конференция, направленная на достижение соглашения между англиканами и пресвитерианами, закончившаяся, как и конференция в Вустер-хаузе, безрезультатно. Хотя ее неудача отчасти объяснялась негибкостью Бакстера, главным источником поворота в религиозных делах было общее настроение реванша. Кавалерский парламент обеспечил триумф англиканской церкви, возвращение ей экономических, социальных и судебных прав, не восстановив лишь Высокую комиссию. Был принят ряд репрессивных законов, известных как «Кодекс Кларендона», хотя он не был их инициатором. Смысл этих законов ясен, и в них трудно усмотреть предмет для дискуссий, но этого нельзя сказать о позициях вовлеченных лиц, в том числе короля и его канцлера, епископа Шелдона, вскоре ставшего архиепископом Кентерберийским.

Правительство на протяжении нескольких месяцев не проявляло энтузиазма в отношении религиозной политики Кавалерского парламента, пытаясь смягчить, большей частью безрезультатно, принимаемое законодательство. За попытками проявить толерантность стоял сам Карл II. Что крылось в его позиции: присущая ему терпимость или опасение, что англиканская церковь, формальным главой которой он был, может стать слишком влиятельным игроком на политической сцене, остается только предполагать. Характерно, что в вопросах веры он проявлял толерантность до самых последних лет царствования, инициируя, к немалому неудовольствию многих, принятие деклараций о веротерпимости. Менее определенной выглядит позиция Кларендона: вероятно, первоначально он действительно считал действия кавалерского большинства в парламенте чрезмерными, но быстро осознал бесперспективность противодействия и пользу, которую можно извлечь. По этому вопросу в историографии есть разные точки зрения, которые можно свести к двум основным позициям: первая, будто Карл II и его канцлер действовали в полном согласии, проводя политику толерантности по отношению к умеренным пресвитерианам и нонконформистам, но натолкнулись на яростное сопротивление в парламенте; вторая состоит в том, что их взгляды различались, сначала Кларендон послушно следовал монаршей воле, на деле симпатизируя требованиям англиканской церкви [93, 27]. Поддержка правительством религиозной политики парламента позволяла вести своего рода «торг», добиваясь субсидий для короны. Кроме того, союз между господствующей церковью, восстановленной в своих правах, и реставрированной монархией стал идеологической основой режима, базирующегося на теориях божественного происхождения королевской власти и наследственной монархии, греховности любого восстания против нее. Что касается Шелдона, он стоял на умеренных позициях примерно до весны 1662 года, превратившись потом в последовательного сторонника репрессивной к нонконформистам политики. Учитывая его тесные, хотя и неровные, отношения с Кларендоном, это не могло не влиять на канцлера.