Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Как видим, «Кодекс Кларендона» фактически установил ценз по признаку религиозной принадлежности для занятия должностей и получения степеней в университетах, а также затруднял, если не сказать запрещал, богослужения не по англиканскому образцу. С. Шама писал: «Так — удивительным образом — должна была уйти целая культура наставления и проповеди, моления и пения, культура, ярко окрасившая веру и политику на протяжении жизни, по меньшей мере, двух поколений… Превращение яркой визуальной и звуковой культуры в семейное кабинетное моление — один из печальных актов исчезновения в английской истории. Но это было не всегда и не во всем. Диссентерское христианство выживет и возродится (особенно в следующем столетии). Насильственное уничтожение кальвинизма рекрутирует новых людей в свободные от подозрений в политических пристрастиях нонконформистские церкви, подобные квакерской. Пути, по которым пойдет британская история, были непостижимы для самоуверенных епископов и кавалеров, готовивших „Кодекс Кларендона“. Они не уничтожили пуританизм, но переместили его в места, такие как Белфаст и Бостон, откуда он принесет много бед британской монархии» [91, 259–260]. В краткосрочной перспективе, непосредственно после того, как религиозное устройство Реставрации утвердилось, а высокоцерковники установили господство в парламенте и в стране, накал ненависти к диссентерам начал снижаться, смещаясь в направлении католиков.

В отношениях Хайда с его прежним товарищем Уайтлоком проблема веры тоже всплывала. Как видно из дневника Уайтлока, он периодически посещал канцлера, и тот был, как правило, вежлив, но не всегда сердечен. В некоторых случаях присутствовали другие лица, в том числе Шелдон или прокурор Финч. Уайтлок изложил содержание некоторых бесед. Из них видно, что он продолжал вызывать подозрения. В январе 1661 года, после восстания Веннера, казненного тем же способом, как цареубийцы, Хайд вызвал Уайтлока к себе, «был очень добр» и заметил: поскольку тот живет на Колмен-стрит, где начались недавние беспорядки, был замечен среди фанатиков, которых много в этом городе, то его враги сказали королю, что он выбрал это место, чтобы советовать в их заговорах. Для его безопасности лучше сменить место жительства [19, 623]. Между маем 1661 и апрелем 1662 года Уайтлок несколько раз встречался с канцлером и говорил в защиту нонконформистов, особенно индепендентов, основываясь на свободе совести. По-видимому, сначала взгляды Уайтлока не особенно его беспокоили, поскольку сохранялась надежда на смягчение церковной политики парламента. В марте 1662 года Хайд даже попросил Уайтлока привести к нему священников-индепендентов, что тот и сделал. Хайд рассуждал с пасторами Томасом Гудвином и Томасом Мэлори о свободе веры, убеждая, что он их друг и обещая заверить короля, что они не враги. После часовой беседы собеседники были вежливо отпущены, но вслед за этим, как писал Уайтлок, канцлер доказал, что он — «главнейший враг им и их взглядам» [97, 235]. Это суждение Уайтлока не совсем справедливо, ибо не Карл и не канцлер, а парламент инициировал законы, запретившие диссентерам публичные богослужения. Через несколько недель Мэлори откажется принести клятву ко дню Св. Варфоломея и будет лишен права проповедовать. Еще одним индепендентским проповедником, с которым Уайтлок познакомил Хайда, был Джон Оуэн, который был близко знаком с Кромвелем. Кроме Уайтлока, каналом коммуникаций канцлера с пуританским клиром была виконтесса леди Катарина Рэнела, чье общество он считал «приятным», симпатизируя ее благочестивому пуританскому окружению [93, 29].