Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

Признавая, что власть допустила прискорбные ошибки, Кларендон, однако, полагал, что сами по себе они не были причиной гражданской войны. Он обнаруживал противоречие, объяснить которого не мог: «По справедливости надо сказать, что в то время давления и чрезвычайных мер наше королевство, как и другие владения Его Величества, наслаждались таким величайшим спокойствием и полным благополучием, как никакой другой народ ни в какие времена, к удивлению и зависти всего христианского мира» [10, 78]. Он даже называл те годы более счастливыми, чем царствования Елизаветы и Якова. Престолонаследие было обеспечено. Страна была избавлена от войн и заговоров, богатела, протестантская вера укреплялась. Король был милостив к подданным и благочестив, он давал «величайший пример трезвости, чистоты и прощения». В тексте, написанном во время последней эмиграции, он детализировал: «Англия наслаждалась высшей мерой счастья, когда-либо известного. Короны Франции и Испании донимали друг друга, предпринимали вторжения и захваты; внутри этих стран шли гражданские войны, в первом случае в результате восстаний собственных фракций, во втором из-за отделения Португалии; они грабили друг друга, чтобы затем затушить огонь на своей территории. Вся Германия погрузилась в поток собственной крови и была разрушена; за ее счет и на ее руинах бедная шведская корона выросла в великую державу; Дания и Польша участвовали в том же разрушительном предприятии. Голландия и Соединенные Провинции были истощены долгой и дорогой войной и начали больше опасаться своего союзника Франции, чем врага Испанию» [10, 82]. На фоне Тридцатилетней войны Англия могла казаться островом благополучия.

Прав ли историк А. Н. Савин, полагавший, что Хайд, будучи в растерянности, не сумел раскрыть причин революции: «Этот человек, находившийся в чрезвычайно благоприятной обстановке, чтобы видеть все нити революционного процесса, ровно ничего не понимает в нем. Кларендон заверяет, что двенадцать лет правления без парламента были самым счастливым временем английской истории. Жилось будто бы лучше, чем при Елизавете и Якове. Отчего же пришла беда? Кларендон теряется в догадках; он старается найти какие-нибудь причины. Но сам же Кларендон чувствует недостаточность подобных разъяснений и готов объяснить революцию психической заразой, непонятным образом обуявшей английское общество. У народа точно помутился разум, все точно взбесились, раздували ничтожные нарушения отдельных законов и не замечали, что здание конституции стоит незыблемо» [137, 12–14]. Думается, что позиция Хайда была двойственной не потому, что он был плохим наблюдателем или пребывал в растерянности. Он не считал, что «политика напролом» сделала революцию неизбежной, а полагал, что история имеет много вариантов: в зависимости от поступков людей ход событий может повернуться в ту или иную сторону. По крайней мере, вплоть до роспуска Короткого парламента, возможно, позднее, страна могла избежать гражданской войны. Такая логика была неприемлема для историков-позитивистов конца XIX — начала ХХ вв., считавших Английскую революцию закономерной и имевшей долговременные причины. Этой концепции придерживался кумир Савина историк С. Гардинер.

Вторая половина 30-х гг. была счастливым временем для Хайда. В марте 1637 году родилась дочь Анна, в июне 1638 года старший сын Генри. Их назвали в память первый жены и отца Эдварда. Общение с друзьями даровало интеллектуальное удовольствие. Профессиональная деятельность обеспечивала высокие доходы и помогала в обретении новых связей. Он мог рассчитывать на успешную и спокойную карьеру. Казалось, ничто не предвещало бури. В 1638 году для Шотландии был разработан Единый молитвенник. Прошло несколько месяцев — и спокойствию в стране пришел конец.

Глава вторая «Ярость, неистовство, гнев»: 1638–1642

Этими словами Кларендон описал чувство стремительно приближавшейся гражданской войны, атмосферу, царившую в Коротком и Долгом парламентах.

Когда Хайд ступил на политическую стезю? В 1640 году, после одиннадцати лет личного правления Карла I, было объявлено о созыве парламента. Для состоятельного землевладельца из Уилтшира, ставшего успешным юристом, обладавшим связями в придворных кругах, решение стать депутатом казалось логичным продолжением семейных традиций и способом выразить конституционно-политические идеи, сформировавшиеся в Грейт Тью.