Кларкенвельские рассказы

— Молю Тебя, Господи, прими душу раба Твоего…

Утром того же дня, едва под лучами восходящего солнца заалели вершины деревьев, в кентистонский лес въехал Томас Гантер. Полученное накануне письмо разожгло его любопытство: послание было полно намеков, но крайне туманных. Неужто его послал сам Майлз Вавасур? А может, Бого, судебный пристав, надумал открыть новые подробности?

Конские копыта глухо стучали по земле. Пригибаясь к луке, Гантер подныривал под раскидистые ветви деревьев. Начал накрапывать дождь, капли забарабанили по листве и папоротнику. Лекарь ехал под сумрачным зеленым пологом, в котором изредка попадались светлые прогалины. Кое-где в редколесье и на полянах клочьями висел туман, и чистые птичьи трели создавали, по выражению его любимого поэта, «приют блаженства».[109]

Уильям Эксмью уже сидел, нахохлившись, под вековым дубом и, прикрыв плащом кинжал, поджидал Гантера. Заслышав стук копыт, он нащупал рукоять, крепко сжал ее и, когда лошадь поравнялась с ним, вскочил и гаркнул во все горло:

— Стой!

Лошадь взвилась на дыбы и сбросила седока. Эксмью ударил ее кинжалом в бок, — взревев от боли, она поскакала прочь.

— Увидишь меня и сразу узнаешь! — крикнул Эксмью.

Гантер не отвечал; он был слишком потрясен происшедшим. При падении он сильно ушиб левое бедро и повредил запястье.

— Узнал? — спросил Эксмью.

— Я вас в жизни в глаза не видел, — ответил Гантер и заплакал от боли.

— А вот я тебя видел, лекарь. Вернее, нюхом учуял. Все твои уловки знаю.

— Что я вам сделал?

— Как это вы, лекаришки, говорите? Лечить или убить? Разрешить жить или порешить? Заживить или навредить? Да уж, ты был близок к тому, чтобы навредить всем.

— Я в толк не…

— Я — за Генри, который скоро станет высшей властью. Ради него мы делали свое дело.

— Дело? Какое?

— Ты болтал про церкви. Трепал языком про круги. Ты не заживлял. Ты вредил.

Тут до Гантера стало доходить, о чем речь.

— Так Бого сам видел круги.

— Это для отвода глаз. Шутки ради. Словом, игра. Зато все эти безумцы, называющие себя «избранными», жутко возбудились. И разъярили народ. Разве ты не помнишь, как в Святом Писании сказано: опрежь творения обязательно приходит хаос. — Он расхохотался. — Но теперь, когда Ричарда больше нет, мы начнем все сначала. — Подняв кинжал, он наклонился к Гантеру. — А для некоторых Судный день уже наступает. Вот тебе, лекарь, за твое любопытство.

И одним движением перерезал Гантеру горло. Затем обтер клинок плащом и сунул в ножны. После чего поволок труп по мху и зарослям папоротника к реке. В этом месте Флит был особенно глубок и быстр. [18] Эксмью скатил тело с берега, и оно тихо соскользнуло в воду. Когда несколько часов спустя Магга и Гилберт выловили из реки труп Томаса Гантера, черты его лица еще не изменились.

Глава двадцать первая Рассказ священника

В часовне Вестминстерского дворца Джон Феррур перебирал четки и читал молитвы. Человек преклонного возраста, серьезный и очень набожный, он восемнадцать лет был духовником Генри Болингброка, с тех пор как в 1381 году, во время крестьянского бунта,[110] он, священник Тауэра, спас Болингброку жизнь.

Пятнадцатилетний подросток укрылся в Тауэре, в башне Бичем, где располагались каменные «покои» для высокородных узников. Ферруру было поручено утешать и наставлять паренька.

— Давид подтверждает это словами laqueum paraverunt pedibus meis, то есть «они подготовили путы для ног моих»,[111] — втолковывал он. — Ты попал в беду, так будь осмотрителен. И дальше Давид признается: «День и ночь тяготела надо мною рука Твоя; свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху. Но я открыл Тебе грех мой».[112] Вину, стало быть, можно снять. — К чему эти разговоры про Давида, когда перед тобою несчастный Генри? Как мне избежать жестокости и заточения? Гонители мои свирепы и беспощадны.

Сквозь узкие окна — не окна, а бойницы для лучников, — было видно, как бунтовщики бегут к Тауэру. Их сторонники, до поры до времени таившиеся, даже стали опускать мост через ров, но от нетерпения многие мятежники бросались вплавь. Внутри послышались встревоженные голоса, потом отчаянные крики о помощи. Молодой король Ричард уже выехал из крепости на переговоры с зачинщиками мятежа. Тем временем распоясавшиеся повстанцы принялись грабить и убивать оставшихся в Тауэре людей. Феррур ясно слышал тяжелые шаги на винтовой лестнице: кто-то взбирался в башню. Священник стянул с юного Болингброка дорогой расшитый камзол и ножом изрезал его в клочья. Затем кусочком угля намарал черные пятна на шее и руках Генри. Паренек заплакал и ладонями заслонил лицо, словно пытался скрыть свой новый пугающий облик. На полу валялся набитый соломою тюфяк. Феррур попросил Генри лечь на него и молиться.

— Положись на беспредельную милость Господа, — только и сказал он, поле чего отворил тяжелую деревянную дверь и вышел на каменную площадку лестницы.