Классическая проза Дальнего Востока

Легко заметить, что в перечне основных достижений классической японской прозы с памятниками повествовательной литературы других дальневосточных народов может быть сопоставлена только одна линия: сборники рассказов о чудесах и удивительных событиях, связанные с фольклором. Линия эта для японской прозы важная, но далеко не основная, тогда как именно она была главным путем развития прозы в Китае, Вьетнаме, а в несколько преобразованном виде и в Корее. И здесь подтверждается, пожалуй, мысль, уже высказанная нами ранее: удельный вес и место одних и тех же пластов в литературах Дальнего Востока далеко не одинаковы. А разное положение, занимаемое тем или иным родом повествований в общем литературном процессе, дает и принципиально иную общую картину. Следует сказать и о том, что сами рассказы о чудесах в разные периоды и у разных авторов могли быть с литературной точки зрения явлениями разных планов. Авторов первых сборников интересовало само чудо как таковое, это заметно, например, и в "Записках о поисках духов" китайского историографа IV века Гань Бао, и в "Собрании чудес и таинств земли Виет" смотрителя королевских книгохранилищ вьетнамца Ли Те Сюйена, у более поздних авторов чудо лишь, так сказать, повод или удобный предлог увлечь читателя. (Эта интересная мысль высказана в статье М. Ткачева в настоящем томе.) Само чудо как бы отступает на второй план в пользу развития бытовых или повествовательных элементов.

Хэйанскую эпоху в Японии сменяет время, которое можно назвать средневековьем. В это время складываются героические эпопеи, выросшие на базе развитого устного сказа. Эпос этот, получивший название гунки или "записи о военных событиях", находит себе аналогию в китайских героических и исторических эпопеях XIV-XVII веков и в такой же мере типологически близок средневековому эпосу других, в том числе европейских народов. Напомним, что литература Кореи и Вьетнама такого жанра не знала, опять-таки во многом из-за отсутствия мощной традиции устного профессионального сказа.

Существование в середине хэйанского периода литературной новеллы об удивительном, подобной китайской или вьетнамской новелле, и дало толчок развитию литературной новеллы в более поздний период. Эта линия, чрезвычайно важная в истории других дальневосточных литератур, в самой Японии оказалась отнюдь не первостепенной и в известном смысле периферийной до XVII-XVIII веков. Бытовая повесть как специфический жанр городской культуры возникла в Японии в это же время - в XVII веке, когда рядом существовали повести китайские и корейские. Жанр вроде бы один, а реально существующие произведения, если судить даже по тем образцам, которые представлены в данном томе, весьма и весьма различны. Особая прелесть корейских повестей связана с их архаичностью, с заметным влиянием фольклорной, сказочной традиции, повести китайские, восходящие к творчеству уличных рассказчиков X-XII веков, это произведения авантюрные, плутовские, даже детективные, японские же произведения этого жанра, известные нам по переводам из Ихара Сайкаку, - это целиком плод индивидуального авторского гения и индивидуального стиля. Повести Сайкаку описывали пестрый, разнообразный мир позднесредневековой Японии, и в особенности города. А поскольку жизнь японского города XVII века была сравнительно менее связана различными условностями, столь характерными для средневекового уклада жизни (об этом с удивлением писал китайский философ XVII века Хуан Цзун-си, побывавший в Нагасаки), то отсюда и большие, чем в соседних литературах, достижения в развитии бытописательства, в утверждении реалистического взгляда на окружающий мир. Даже такой самый общий абрис эволюции повествовательной прозы в разных странах Дальнего Востока, как нам кажется, показывает и определяющее сходство путей развития и одновременно особенности истории каждой из национальных литератур. История каждой из литератур региона - есть факт, обусловленный уже не столько общими законами развития словесного искусства, сколько общественными условиями и особенностями национального исторического пути. Об этих особенностях с возможной мерой обстоятельности рассказано в предисловиях ко всем четырем разделам книги.