Классическая русская литература в свете Христовой правды

Это будет пострашней Солженицына, пострашней всех его расстрелов, всей его “мужичьей чумы”. Солженицын, собственно, говорит о вещах, которые так или иначе, находятся в каком-то контексте: они легко вписываются в контекст эпохи; злой революции, хорошего русского народа, большевиков – насильников, и так далее; точнее, они укладываются в этакую мелководную концепцию, для мелкой рыбешки.

Всю эту, так сказать, бодягу Солженицына можно вписать и расписать, а этот рассказ потому и страшен, что он ставит такие вопросы, на которые такая концепция действительность ответа не знает.

Рассказ “Верую” написан в 1971 году, это значит, что только только скончался (17 апреля 1970 года) патриарх Алексий I; был назначен местоблюститель Пимен и в июле 1971 года был избран и патриархом.

Вообще говоря, на месте Шукшина можно было отпечатать этот рассказик отдельной брошюрой и послать ее прямо в Чистый переулок патриарху Пимену (Извекову). По сравнению с этим открытые письма Солженицына патриарху Пимену – в сущности, детский лепет, так как он требует от патриарха того, чего он заведомо тогда не мог исполнить.

В то время духовных школ было всего три: Московская, Ленинградская и Одесская, притом Одесская семинария без академии. Киевская семинария открылась только в год 1000-летия крещения Руси в 1988 году. (Киевская семинария была закрыта при Хрущеве, как и Минская и Волынская – Хрущев закрыл пять семинарий, осталось только три).

Священник из рассказа “Верую” закончил одну из духовных школ. Нельзя забывать, что при патриархе Алексии I сложились согласно и выступили по телевизору, что они обманывали народ, несколько профессоров духовных академий: Осипов, Долуман. Но тогда Патриархия проявила некоторую твёрдость и эти деятели, “как похулившие имя Христово”, были отлучены от Церкви.

Что касается автора рассказа “Верую”, то” как с этим бороться?” - и, притом, Шукшин много думал. В то же время Шукшин был всю жизнь неприкаянным – это время страшного дефицита, так как в большинстве епархий не было епархиальных духовников[273] (их очень трудно было искать).

В самой Москве было несколько легче, всё-таки в 70-е годы Московское духовенство окормлял действительно великий раб Божий отец Герман (из села Шеметова, близ Сергиева Посада), который скончался в 1982 году; а так большинство священников ни у кого не окормлялись.

Рассказ начинается с того, что приходит к попу человек (Максим Яриков), человек далекий от Церкви, но у которого болит душа.

Священник его спрашивает - глазом опытного человека он его быстро определил;

- Так ты сказал, душа болит? Ты знал, к кому придти, у меня тоже болит.

Ему, конечно, Господь посылает смертную болезнь; видимо, врачи отказались лечить туберкулезный процесс (он далеко зашел), и вот он лечится сам барсучьим салом.

Вот он и говорит:

- Идём дальше, сын мой занюханный.

- Ты что? – удивился Максим.

- Я просил не перебивать меня. Ты спросил, отчего болит душа, я доходчиво рисую тебе картину мироздания, чтобы душа твоя обрела покой.

Священник, несмотря на законченную семинарию, не является христианином, скорее манихеем. Поэтому у него нет христианских представлений – откуда берется зло; он говорит так, что вот появился род человеческий и сразу появилось зло.

А дальше говорит, что “идея Христа возникла из желания победить зло, а иначе зачем? Представь себе, победило добро, победил Христос, но тогда – зачем Он нужен? Надобность в Нём отпадает. Значит, это не есть нечто вечное, даже как идея, непреходящее, а есть временное средство, как диктатура пролетариата”.

В чём состоит эта страшная доктрина манихеев? Что зло и добро суть начала равнозначные и оба - безначальные; и это суть оба начальные стихии мира. Александр Введенский думал точно так же и думал так задолго до своего раскола; и если бы не революция, он так бы и умер уважаемым протоиереем, потому что протоиереем он стал законно и канонически.

Для попа из рассказа - добро и зло соперничают между собой (в смысле первичности) и у него получается, что первично зло. И как только появилось зло, так появилось желание бороться с ним – появилось добро. Значит, добро появилось только тогда, когда появилось зло. Другими словами, “есть зло - есть добро; нет зла - нет добра”.

Такой взгляд даже не зеркален истине, так как в зеркальном мире отражается реальность; а тут появляется дьявольская клевета. Нечто подобное излагал Софроний Сахаров (не от себя, а – “как некоторые считают”) Силуану Афонскому. (Софроний Сахаров прошел опыт индуизма). И в ответ услышал чёткий ответ Божьего человека – “это вражья наука, Дух Святой так не учит”.

В этой “вражьей науке” есть не только относительность добра и зла, это уже ближе к ницшеанству, именно - по ту сторону добра и зла. Нечто подобное говорил Павел Флоренский, который был рукоположен в 1908 году и сам с себя снял сан и говорил он это тоже задолго до своих лагерей[274].