Сойдя после этого вниз к женихам, Пенелопа закрыла лицо покрывалом и встала, прислонясь к колонне. Все смотрели на нее с удивлением и в сердце каждого возгорелось желание взять ее в супруги; она же, отведя Телемаха в сторону, сказала ему:
– Я не узнаю тебя, Телемах; будучи ребенком, ты был рассудительнее, чем теперь, когда стал уже мужем. Как же допустил ты, чтобы такое недостойное дело совершилось в нашем доме? Или ты думаешь, что не покроет тебя это стыдом и позором, если ты позволяешь оскорблять чужеземца, доверчиво пришедшего в твой дом?
– Твой гнев справедлив, о мать! – отвечал Телемах. – Рассудка у меня довольно, чтобы отличить дурное от хорошего, но эти женихи, сидящие вокруг меня, у которых только злобство одно на уме, совсем привели в беспорядок мои мысли; ни один из них не пришел мне на помощь. Но, впрочем, бой странника с Иром закончился не так, как того хотели женихи: сильнейшим оказался странник. О, если бы нам увидеть всех женихов в таком же состоянии, как этот Ир, у которого голова, как у пьяного, едва держится на плечах, а ноги отказываются служить!
Так беседовала Пенелопа с сыном, стоя вдали от всех. Вдруг Эвримах, богатейший из итакийских женихов, воскликнул, пораженный красотой царицы.
– Благородная дочь Икария, царица Пенелопа, если бы ахейцы могли тебя видеть, то назавтра собралось бы женихов в твоем доме еще более, ибо ты превосходишь всех земнородных и стройностью стана, и красою лица, и светлым разумом!
Пенелопа отвечала:
– Нет, Эвримах, не стало моей красоты с того дня, как ахейцы, а с ними мой супруг Одиссей пошли против Трои. Если бы он возвратился и моя жизнь снова потекла под его охраной, тогда, верю я, вернулась бы и красота моя. Покидая родину, Одиссей взял меня за руку и сказал: «Супруга милая, думаю, что не всем ахейцам суждено возвратиться из-под Трои, и не знаю, угодно ли будет богам, чтобы я был в их числе. На твое попечение оставляю все. Пекись об отце моем и о матери так же, как пеклась доселе, – меня уж верно. не будет с ними. Когда же сын наш возмужает, тогда можешь оставить дом и выйти замуж, за кого пожелаешь. Так говорил он, и слова его исполнились. Уж близок день ненавистного для меня брака. С несказанным горем вижу я, несчастная, его приближение, ибо вы своим сватовством нарушили прежний обычай. В прежнее время, когда сватались за благородную женщину, то приводили в дом невесты быков и баранов, угощали ее родственников, дарили им богатые подарки, а вы без стыда расточаете чужое имущество.
Умные речи Пенелопы обрадовали Одиссея, Антиной же так отвечал ей от лица женихов:
– Благородная дочь Икария, никто из женихов не отказывается понести тебе подарки – только благосклонно прими их. Но дом твой мы покинем только тогда, когда ты выберешь одного из нас в супруги.
Все женихи согласились с Антиноем и послали служителей за подарками. Антиною принесли широкую мантию из цветной ткани с двенадцатью золотыми застежками; Эвримаху – цепь из золота и другого металла, блиставшего тоже, как золото; Эвридаму – пару серег, на которых висели по три блестящих звезды на каждой; Пизандру – чудной работы ожерелье. Пенелопа, приказав убрать их, удалилась опять в свои покои. По уходу царицы женихи снова занялись пляской, музыкой и пировали так до самого вечера. Когда совсем стемнело, в палате поставили три жаровни с зажженными сухими смолистыми поленьями; за огнем присматривали прислужницы. К ним подошел Одиссей и сказал:
– Рабыни Одиссеева дома, идите к госпоже вашей прясть и сучить шерсть, а я буду за вас поддерживать огонь, хотя бы даже до утра.
Рабыни засмеялись и переглянулись. Одна из них, Меланто, красивая молодая девушка, воспитанная самой Пенелопой, но нечувствительная к горю своей госпожи, с бранью воскликнула:
– Что ты тут, глупый бродяга, пустословишь, и не идешь спать куда-нибудь в кузницу или в шинок? Или ты очень заважничал оттого, что одолел Ира? Смотри не наткнись на кого-нибудь посильнее тебя, кто размозжит тебе голову и выбросит тебя окровавленного за порог!
Одиссей, мрачно посмотрев на нее, отвечал:
– Что ты, как собака, ругаешься? Вот пойду я сейчас к Телемаху и скажу ему; он тебя изрубит в куски.
Рабыни разбежались от страха, что он исполнит угрозу, а Одиссей остался у огня и, наблюдая за женихами и обдумывая, как бы им отомстить. Афина же побудила снова женихов к насмешкам и дерзостям над Одиссеем, чтобы еще больше увеличить его гнев против них. Эвримах начал первый, сказав своим товарищам:
– Друзья, какой-нибудь бог, вероятно, послал нам этого странника – это живой светильник! Посмотрите, как блестит его плешивая голова, на которой не осталось ни малейшего волоска.
Пока женихи смеялись шутке, Эвримах продолжал, обращаясь к Одиссею:
– Старик, ты, конечно, согласишься поступить ко мне в услужение? Ни в жаловании, ни в одежде, ни в пище недостатка не будет. Но, впрочем, думаю, ты не умеешь ничего делать, да и не хочешь. Тебе больше нравится бродяжничать и набивать себе желудок мирским подаянием!