Классические мифы Греции и Рима

– Я – из Аргоса; царь мой, Эврисфей, послал меня сюда затем, чтобы схватить этих 6еглецов и возвратить их в родную землю, где закон изрек уже над ними смертный приговор. Неотъемлемо наше право судить людей нашей земли; и ты, царь, не сделаешь неблагоразумного поступка: не укроешь у себя этих беглецов и нс войдешь в распрю с моим могучим повелителем. Если же ты, глядя на их слезы и рыдания, нарушишь наше право, – меч решит дело.

Афинский царь, достойный сын мудрого Тезея, так ответил на эти речи:

– Можно ли решить какое-нибудь дело, не выслушав обвиняемой стороны? Скажи, воспитатель юношей, говори все, что можешь сказать в свое оправдание.

– Юноши эти, – так начал Иолай, – дети Геракла; а я – друг и соратник отца их, принял их под свою защиту. Эврисфей изгнал нас из Аргоса и преследует по всей Элладе. Как может он называть нас своими подданными и присваивать себе право судить нас, – он, лишивший нас отечества и имени аргивян? И разве тот, кто был изгнан из Аргоса, не может уже иметь пристанища ни в какой стране эллинской? Нет, из Аттики его не изгонят: могучий город Афины и благородные граждане его не устрашатся силы Аргоса и не отгонят от божеских алтарей нас, молящих о защите. Умрут они, а не посрамят столь постыдно своей свободы и чести. И ты, царь, не откажешь в защите гонимым отрокам, родственным тебе: Тезей, отец твой, и Геракл – оба были потомки Пелопса и братьями по оружию; я и сам участвовал в одном из их походов, когда они плыли доставать пояс амазонской царицы. А разве ты не знаешь еще, что Геракл освободил отца твоего из обители смерти? В награду за это благодеяние Геракла, сжалься над детьми его; будь им другом, отцом и братом!»

Не колеблясь, Демофонт изъявил готовность защищать гонимых чужеземцев.

– Три причины, – сказал он, – побуждают меня покровительствовать этим несчастным: благоговение к Зевсу, у священного алтаря которого они сидят; родство между мной и ими и память о благодеянии, оказанном Гераклом моему отцу; и наконец, страх позора, величайшего из зол. Если б я, из страха перед аргивским царем, дозволил отвлечь от алтаря молящих о защите, – каким позором покрыл бы я свою голову, как могли бы тогда Афины называться свободным городом? Ступай же, вестник, назад к своему повелителю: не выдам я ему Гераклидов».

Вестник ушел, угрожая, что вернется скоро с сильным войском:

– Сам Эврисфей, – говорил он, – с армией тяжело вооруженных воинов стоит на границе, готовый идти на Афины, и силой меча заставить афинян выдать ему Иолая вместе с Гераклидами.

Демофонт с народом афинским вооружился и собрался выступить в поход против аргивского царя. Вперед были посланы разведчики; жрецы приносили торжественные жертвы и по внутренностям жертвенных животных гадали об исходе предстоявшей войны. К ужасу царя и народа, прорицатели возвестили, что афинское войско только в том случае победит врага, если перед битвой принесена будет в жертву богине смерти дева благородного племени. Демофонт передал это прорицание Иолаю, все еще остававшемуся у алтаря Зевса, и объявил, что ни сам он и никто другой из афинских граждан не желает обрекать дочери на жертву ради спасения чужеземцев. Подобно человеку, потерпевшему кораблекрушение, счастливо добравшемуся до берега и снова бросаемому во власть диких морских волн, Иолай, с ужасом и отчаянием, видит, что у него снова отняты всякие надежды на спасение. Отдал бы он охотно себя в жертву за детей Геракла, но ведь Эврисфей – в этом без труда убеждает Иолая Демофонт – не удовольствуется жизнью старика: он всего более ненавидит и страшится сыновей героя, которые со временем могли бы отомстить ему за несправедливости, оказанные их отцу. Полный отчаяния, старец, вместе с детьми, разражается громкими жалобами и стенаниями.

В это время из храма, в котором пребывала Алкмена с дочерьми Геракла, вышла дева высокого роста. То была Макария, великодушная дочь несчастной Деяниры, единственный ребенок, прижитый ей с Гераклом. Услыхала она вопли старца и своих братьев, узнала, какое горе удручает их, и что сказали прорицатели и тотчас же предложила себя в жертву.

– Чем оправдаемся мы, – говорила она, – если из-за нас весь город подвергнется опасности и если другие падут жертвой смерти в то время, как мы будем страшиться и избегать ее? Никогда не потерплю я этого. Ведите меня на место заклания, украсьте чело мое жертвенным венком и принесите меня в жертву подземным богам. Тогда победа останется за вами: добровольно, безропотно отдаю я жизнь в жертву за братьев.

Изумился народ, внимая бесстрашным, мужественным речам девушки. Наконец, стал говорить Иолай и сказал ей:

– О дитя! Речи твои достойны дочери великого героя. Буду я вечно гордиться ими, хотя и оплакиваю судьбу твою. Только справедливее было бы, мне кажется, призвать сюда других дочерей Геракла и здесь, перед алтарем, бросить жребий: пусть жребий решит, кому из вас жертвовать жизнью за братьев.