С развитием таких либидинозных переносов становится очевидным, что существенной частью данной ситуации является повторение ранних отношений Эго и Супер-Эго.
А в более сложных случаях воспроизведение таких бессознательных аспектов Эго обретает приоритет над чисто либидинозными повторениями. Вы помните, что с точки зрения Эго вторая стадия психоанализа заключается в исследовании раннего развития Эго и в оценке того, какие идентификации и интроекции сыграли решающую роль в формировании Супер-Эго. В неврозе переноса мы еще раз видим интроекции в форме проекций, а по силе и качеству проецируемых ситуаций можем оценить характер развития Супер-Эго. Такие затяжные эго-повторения более наглядны у обсессивных, особенно имеющих в основе депрессивную структуру, пациентов, чем у истериков. Они являются постоянной чертой при анализе расстройств характера, а высшая форма защиты принимает форму продуцирования «нарушенной» аналитической ситуации, из которой пациент потом может убежать на том основании, что не происходит никаких улучшений. Это, по сути, защита от чувства вины. При этом нельзя уставать повторять, что, хотя такую ситуацию преодолеть сложно, ее возникновение является не только необходимым предварительным условием исцеления, но и действительно неизбежным этапом развития в анализе подобных пациентов. Другими словами, успешный анализ бессознательной вины может произойти, только когда она была обсуждена еще раз в социальной (семейной) тревоге, из которой произошла. Перенос вины позволяет появиться свежей проекции. До того как это произошло, мало возможности изменять неудачные интроекции. Депрессивный пациент с кажущимся неразрешимым негативным образом отца, покрывающим предшествующий негативный материнский образ, справлялся с «травматической двойной негативной фиксацией» с помощью идентификации с виной (guilt-identification), через которую связал с собственным Эго свои враждебные и садистические реакции на родителей. Его симптоматические регрессии представляли в одно и то же время и бегство от такого интернализованного заряда садизма, который в другое время разряжался на генитальном уровне, и регрессию на фантазийную стадию орального нарциссизма. Данные идентификации были скрыты в случае отца открытой враждебностью, а в случае матери – реактивной идеализацией. Прямая интерпретация данных отношений не дала эффективных изменений, и только после того как периоды пробных негативных реакций на аналитика стали более настойчивыми и определенными, идентификации с родителями из чувства вины могли быть проанализированы. На самом деле он идентифицировался с ними через их генитальную активность, которая вызвала у него враждебность, тем самым усилил свою генитальную вину. Со временем, после интерпретации переноса, последовало высвобождение позитивного либидо в отношении отца. Важным же является то, что без проекции в переносе негативный образ отца так бы и остался постоянно канализованным в отношениях к заместителям отца, дезорганизовывал бы всю его систему гомосексуальной сублимации и продолжал бы вредить успешности его семейных отношений. Перемена была обязана, однако, не только интерпретации переноса. Ей помогало существование актуальной аналитической ситуации, в которой пациент мог переживать в несколько разреженной форме на самом деле позитивную реакцию к объединенному отцовско-материнскому заместителю. Основная функция позитивного переноса, на самом деле, – позволить пережить в неамбивалентной форме прежние амбивалентные отношения к родителям.