Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы

Теперь расскажу тебе не о смертном, а о живом случае. За несколько лет пред сим (до 1816 года) был в Харьковском университете профессором некто Шад684, человек умный, ученый и трудолюбивый: он был отменно уважаем и любим всеми студентами, и действительно того заслуживал. Он сам любил Россию и Александра685; доказательством сему служит прекраснейшая речь, произнесенная им при торжестве мира в 1814 году686. Он издал здесь в России несколько сочинений на латинском языке687, за которые удостоился награды Императорской фамилии и дружбы многих почтенных особ, в числе коих был покойный митрополит Амвросий688, ведший с ним до конца своей жизни ученую переписку. Сия любовь к нему русских возбудила зависть и злобу некоторых его товарищей, и преимущественно профессора Дегурова (что прежде был Monsieur Degours, а ныне действительный статский советник и ректор С.Петербургского университета)689, который, переменив французское имя свое на русское, вздумал подтвердить права свои на российское гражданство усердными доносами. Он выписал из сочинений Шада, напечатанных с одобрения ценсуры, несколько отдельных фраз, перевел их как хотел на французский язык и по оным обвинил Шада в безбожии, разврате и возмутительных умыслах. Донос сей представлен был в Комитет министров, и там определено было выслать Шада в 24 часа за границу. Он не только не был судим, но даже не был спрошен. Его схватили с малолетним сыном, привезли на прусскую границу и там бросили690. Жена его с дочерью осталась в Харькове. Она хлопотала было о муже, успела получить на дорогу 300 червонцев, но прожила их в России, умерла, а дочь пропала без вести.

Шад, опомнившись от первого испуга, напечатал из Кенигсберга в Иенских или Галлских Ведомостях вызов к врагам своим, обманувшим российское правительство, и требовал, чтоб они явно обвинили и изобличили его в каком-нибудь проступке. Сие осталось без ответа. Шад старался получить место в Германии, но не успел: его бегали как прокаженного691. Ему советовали описать свои похождения в России, изобличить врагов своих, книгопродавцы обещали ему за сие богатую плату, но он не мог на то решиться. Прошлого года узнал он о приезде в Веймар попечителя Харьковского университета А. А. Перовского и бросился к нему с просьбою об исходатайствовании ему, на 70-м году от роду, какого-либо вознаграждения за прежнюю службу и невинно претерпенные гонения. Перовский принял его весьма благосклонно, обещал ему свое покровительство и взялся повезти его сына с собою в С.Петербург, чтоб он сам, при пособии г. Перовского, мог выхлопотать что-нибудь отцу. Сын его, бывший учителем Веймарской гимназии, бросил место, чтоб исходатайствовать оправдание и удовлетворение отцу и отыскать пропадшую сестру свою. Перовский имел при сем добром деле в виду то, что молодой Шад может быть употреблен гувернером и учителем при малолетнем графе Толстом, сыне его сестры692, путешествовавшей с ним вместе. Шад с удовольствием за сие взялся; но по приезде в Россию Перовский переменился в обращении своем, и Шад решился подать прошение на Высочайшее имя, которое поступило в Комитет министров, где воспоследовал отказ.

К довершению бедствий молодого Шада, Перовский объявил ему, что он ему не нужен. Теперь он брошен, на мостовой Петербурга! Одно имел он утешение: узнал, что сестра его жива, что она была призрена каким-то добрым человеком, получила порядочное воспитание и теперь служит гувернанткою у какого-то помещика в Путивльском уезде. Получив, чрез 11 лет, сведение об отце и брате, она писала к сему последнему, что имеет единственное желание увидеться с отцом и усладить дочернею любовию последние дни его жизни. Шад решился кормиться уроками и постараться скопить столько денег, чтоб можно было ему привезти сюда сестру и с нею поехать к отцу.

Я узнал всю сию историю от моего доктора, он видел молодого Шада у приятеля своего аптекаря, живущего у Воскресенского моста, к коему Шад ежедневно ходит учить детей, не за деньги, но за обед.

Думали ль те, которые гнали отца Шада из личных видов, что они несказанно вредили правительству, ибо всякая несправедливость есть для Государства пятно, которого скоро не смоешь!

3-е Письмо Наблюдателя к другу693