Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы

Приведем еще ряд свидетельств. По воспоминаниям В. П. Горчакова, в 1821 г. «страсть к альбомам и списывание стихов были общею страстью: каждая девчонка до пятнадцати лет возраста и восходя до тридцати, непременно запасалась альбомом; каждый молодой человек имел не одну, а две, три или более тетрадей стихов, дельных и недельных, позволительных и непозволительных. Нигде не напечатанные стихотворения как-то в особенности уважались некоторыми, несмотря на то, что стихи сами по себе и не заслуживали внимания, как по цели, так равно и по изложению»135. Учащийся Московской театральной школы вспоминал: «А что воспитанники полюбили литературу, доказывается тем, что почти у каждого из них [в 1820-х гг.] находились поэмы Пушкина “Евгений Онегин” (1-я часть), “Цыгане”, “Бахчисарайский фонтан” и др., стихотворения Жуковского, наконец, “Горе от ума” Грибоедова, переписанные их собственными руками»136. Писательница Н. С. Соханская (Кохановская), которая с 1834 г. воспитывалась в Харьковском институте, писала в своих мемуарах: «Едва только мы вышли из первейших, переступили во второй класс, как стихи начали являться к нам со всех сторон. Напрасно их преследовали, писали за них по нулю в поведении, надевали шапки, – таинственные тетрадки со стихами росли-росли <…>»137.

Во второй половине 1830-х гг. «в гимназиях и корпусах кадетских не было такого ученика, у которого не нашлось бы двух-трех тетрадей из синей бумаги, твердой и прочной, тогда больше бывшей в употреблении по ее сравнительной дешевизне – наполненных выписками из произведений лучших поэтов»138.

Созданием таких подборок занимались не только учащиеся. Отец философа и журналиста Н. Гилярова-Платонова, провинциальный священник, в 1830-х гг. в особой книге записывал понравившиеся стихотворения, изречения и т. д.139

В. И. Вагин, сын мелкого чиновника, живший в первой половине 1830-х гг. в Омске, вспоминал: «У чиновника [сослуживца отца] было списано несколько томов стихов; некоторые из них он давал мне; здесь я впервые прочитал “Кавказского пленника” и, несколько позже, “Бахчисарайский фонтан”»140.

В таких рукописных сборниках с 1820-х гг. собирались стихи, фрагменты современной прозы, выписки из газет и опубликованных государственных документов, афоризмы141.

Ясно, что у подобного переписывания был и другой, может быть более важный мотив; по сути это, как и собирание библиотеки, на самом деле «собирание себя». Отбирая те или иные чужие произведения и переписывая их, собиратель кладет на них свою печать, присваивает их себе. Многие мемуаристы сообщают, что одновременно стихотворение заучивалось наизусть, запечатлевалось уже не вне, а в сознании читателя, окончательно присваивалось им.

В определенной степени переписанное произведение очеловечивалось и сакрализовалось. Приведем крайний пример, но в нем в предельно гипертрофированном виде запечатлелись черты повседневной практики. Г. Шенгели в 17 лет (уже в XX в.) увлекся поэмой Брюсова «Искушение». Он не только выучил ее наизусть, но и «переписал ее микроскопическими буквами на листок тончайшей пергаментной бумаги, зашил в клочок замши и ладанкою надел на шею, с которой давно уже был предварительно сорван золотой крестик»142.

Еще один мотив переписывания – стремление оперативно прочесть новое произведение.

И. И. Лажечников вспоминал, что мелкие стихотворения Пушкина, «наскоро на лоскутках бумаги, карандашом переписанные, разлетались в несколько часов огненными струями во все концы Петербурга и в несколько дней Петербургом вытверживались наизусть»143.

Э. Перцов пишет Д. Ознобишину в январе 1824 г. из Петербурга в Казань: «Благодарю вас от искреннего сердца за доставление отрывка из Бахчисарайского фонтана; принимая оное, как знак вашего особенного ко мне расположения, я очень сожалею, что не от вас первых получил удовольствие читать такие гармоничные стихи; здесь в Петербурге многие имеют полные списки всей повести»144.

Н. М. Языков сообщает родным из Дерпта в марте 1824 г.: «Я читал в списке “Бахчисарайский фонтан” Пушкина», а книгу получает от петербургского книгопродавца только в апреле и пишет следующее: «Прежде читал я его в списках, и при этом женских, а женщины не знают ни стопосложения, ни вообще грамматики – и тогда стихи показались мне, большею частию, не дальнего достоинства, теперь вижу, что в этой поэме они гораздо лучше прежних, уже хороших»145.

Следует отметить и такую форму интереса к рукописной литературе, как собирательство. С начала XIX в. получает распространение коллекционирование государственных и бытовых документов, старых рукописных книг, воспоминаний, путевых записок, автографов известных людей – государственных деятелей, полководцев, писателей, ученых и т. д. Были широко известны коллекции Ф. А. Толстого, П. П. Свиньина, С. А. Соболевского, А. С. Норова, М. П. Погодина и др.146

Знакомство с источниками о чтении рукописной литературы в XIX в. в России демонстрирует следующее: