Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы

Рассерженный Булгарин решил апеллировать к попечителю Петербургского учебного округа и главе Петербургского цензурного комитета князю Г. П. Волконскому. 11 мая 1843 г. он написал письмо с жалобами на нападки в «Отечественных записках» и «Литературной газете», представляющие собой, как он писал, «одни личности, сплетни, клеветы, высказанные языком, который ныне не употребляют самые бранчливые лакеи и кучера». Причину этих нападок Булгарин видел в следующем: «…думают, что меня можно безнаказанно оскорблять, потому что я поляк, нигде не служу, сильных родных здесь не имею и никогда не жаловался – а между тем Карлово стоит всем костью в горле – и вот составилась партия, чтобы действовать против меня общими силами с ценсорами <…>»399. По-видимому, Волконский, прочитав письмо, дал какое-то распоряжение цензорам. По крайней мере, после мая взаимные выпады Булгарина, с одной стороны, и «Отечественных записок» и «Литературной газеты», с другой, прекратились на несколько месяцев. Булгарин сам вновь затронул эти издания в фельетоне «Журнальная всякая всячина» 18 сентября (Северная пчела. 1843. № 208). После возобновления взаимных нападок400 Волконский не выдержал и распорядился не пропускать в печать подобные полемические статьи.

7 декабря цензор Петербургского цензурного комитета А. В. Никитенко записал в дневнике: «…в прошедший вторник [31 ноября], в заседании цензурного комитета, положено озаботиться прекращением ругательств, которыми осыпают друг друга журналисты, особенно Булгарин и Краевский. В самом деле, эта так называемая полемика часто доходит до отвратительного цинизма. Так, например, в одном из последних номеров “Северной пчелы” [от 13 ноября] Булгарин объявляет, что Краевский унижает Жуковского, несмотря на то, что Жуковский автор нашего народного гимна “Боже, царя храни”. Что это, как не полицейский донос?

Князь Волконский велел решение комитета сообщить Булгарину не официально, а в виде предостережения, чтобы тот больше не трудился писать таких мерзостей, ибо цензура будет безжалостно вымарывать их. Впрочем, это распоряжение касается всех журналистов-ругателей»401. Но в начале декабря вышел номер «Отечественных записок» (сданный в печать до запрета попечителя), содержавший резкую критику Булгарина. В. Г. Белинский в напечатанных без подписи «Литературных и журнальных заметках» называл булгаринские сочинения «старым литературным хламом», находил в них «нелепости и бессмыслицу», утверждал, что «“Северная пчела” с дурным умыслом исказила содержание статьи [Белинского о Жуковском] и доносит… читателям не то, что сказано…»402, и намекал на продажность газеты.

Булгарин не выдержал. У него был очень горячий темперамент, и в момент гнева он не контролировал свои поступки. Н. И. Греч, его многолетний друг, а к концу жизни – враг, вспоминал, что «в самой основе его характера было что-то невольно дикое и зверское. Иногда вдруг, ни с чего или по самому ничтожному поводу, он впадал в какое-то исступление, сердился, бранился, обижал встречного и поперечного, доходил до бешенства»403. И сам Булгарин в 1828 г. в аналогичном случае (цензор пропустил в печать оскорбительные нападки на него) писал цензору П. И. Гаевскому: «Я не могу писать связно и высказать всего, что бы хотел, ибо память всех тех обид, притеснений и оскорблений, которые я перенес от вас, лишает меня присутствия духа»404.

Булгарин послал князю Волконскому совершенно нетактичное письмо, идущее вразрез не только со всеми правилами приличия, но и с существующими формами обращения к высокопоставленному официальному лицу: