Классика, скандал, Булгарин… Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы

Откликаясь на труд Карамзина, Булгарин сделал ряд замечаний, как носящих общий методологический характер, так и конкретных, касающихся частных сюжетов. Хотя он был писателем, но тяготел к историкам не литературного, «риторического» направления (как, например, П. П. Свиньин или С. Н. Глинка), а направления научного, ценящего факты, занимающегося критикой источников и т. п.

Булгарин отмечал, что труду Карамзина не хватает целостности, общего взгляда, указания на причинно-следственные связи: «Все частные случаи прекрасно рассказаны почтенным историографом, но я хотел бы видеть более связи в целом; хотел бы, чтобы все отдельные случаи и события были <…> тесно соединены или, лучше сказать, спаяны <…>»; «из происшествий, расположенных в одной эпохе без хронологического порядка, невозможно постигнуть, которое из них было причиною и какое последствием»389. Кроме того, его не удовлетворяли уровень критического подхода к источникам и степень доказательности утверждений историка, он подчеркивал необходимость не просто излагать то или иное событие, но и включать его в общий контекст происходящего. Он демонстрировал, что трактовка Бориса Годунова как злодея не соответствует фактам, в том числе и приводимым самим Карамзиным; психологическим трактовкам Карамзина, объясняющего то или иное событие исходя из черт характера и стремлений правителя, Булгарин противопоставлял анализ исторических обстоятельств; в ряде мест он исправлял изложение Карамзина на основе польских исторических источников, не использованных историографом; опираясь на свой опыт военного и неплохое знание военной истории, отмечал ошибки Карамзина в этой области. В своей рецензии он выступал также за привлечение зарубежных свидетельств о России, учет международного контекста, использование фольклора как исторического источника.

Лагерь Карамзина ополчился на Булгарина из-за этой рецензии. А. И. Тургенев писал Вяземскому 28 апреля 1825 г.: «Булгарин – паяц литературы. Видел ли ты, чего он требует от историографа? Вынь да положь великих людей в старой России! Карамзин не сердится и не может на него сердиться, но за публику нашу огорчается; но поляк этого знать не должен. Ему то и на руку. <…> поляк безмозглый, да и только; чего от него требовать и почему Карамзин должен быть для него священен? Чем более возвышает он собою Россию, тем более должен бесить польского паяца». 22 мая, через месяц, Тургенев писал ему же, что, встретив Булгарина, он «вспомнил на ту минуту похвалы его Шишкову и ругательства Карамзину и сказал ему, что он подлец <…>»390. Когда вышло продолжение рецензии Булгарина, Тургенев писал Вяземскому 28 мая: «Каков Булгарин в новой выходке на Карамзина! Мы читали эту статью вместе <…> с Карамзиным <…> и Карамзин радуется его критикою, особливо там, где он сомневается в чистой нравственности историографа»391.

В 1829 г. в статье, посвященной «Истории русского народа» Н. Полевого, Булгарин четче сформулировал свое отношение к книге Карамзина. Он писал, что Карамзин «заставил всю русскую публику читать отечественную историю, которая прежде доступна была одним ученым или известна по иностранным писателям». Для этого он «красивое и сильное изображение действий, т. е. красноречивое повествование, предпочел и учености, и глубокомыслию. <…> Везде, где действуют страсти, где порок или добродетель сильно поражают, Карамзин превзошел многих историков в рассказе. Он рассказывал как Тацит и Тит Ливий. Но где идет дело о политических сношениях, о географии, статистике, торговле, юриспруденции и вообще о так называемых сухих предметах, там Карамзин едва слегка касается предметов и, кажется, боится, чтоб не наскучить». Поэтому его «История…» «не удовлетворяет потребностям нашего века, потому именно, что ученость, знание прав и глубокомыслие по воле автора принесены в ней на жертву ораторству и романическому эффекту, или, как говорит Карамзин, красоте и силе в изображении действий. Объяснимся короче: История Карамзина от того неудовлетворительна, что в ней вовсе нет политики и философии»392.

В целом Булгарин был близок по подходу к романтической историографии, стремившейся представить исторический процесс как осмысленное целое. Он приветствовал «Историю русского народа» Н. Полевого, указывал на важность исторической критики, ссылаясь на либерального французского историка Проспера де Баранта (который подчеркивал, что необходимо выявить закономерность в истории, изучить причины и следствия событий) и на немецкого историка Арнольда Геерена (основное внимание при изучении древности уделявшего не политическим, а экономическим, юридическим и финансовым аспектам)393.