Я перелистала брошюру до конца — рекомендации по измененной программе, новые — старые, по программе Рауша — учебные пособия, для замечаний и предложений классных дам отведены страницы в самом конце. Я обмакнула перо в чернильницу и собралась выводить свое имя на обложке, как мадам Хрум вбежала в учительскую с неожиданной прытью.
— Под стол! Под стол, дитя мое! Быстро-быстро!
Ладно. Кажется, она не из тех, у кого в ходу дурные шутки. Я подскочила, обежала стол, быстро запрыгнула под него — скажи, козочка, в этом есть что-то дивно-авантюрное? — и мадам тут же уселась в кресло, припечатав меня коленями к стенке стола.
— Мадемуазель Сенцова здесь? — раздался голос Миловидовой, и Софья страдальчески застонала. Да, козочка, безобразное произношение и две ошибки в трех элементарных словах.
— Дорогая моя, «здесь»! «Здесь»! Легкая, легкая «е», и в конце предложения тон чуть выше! Сколько я вас учила? — наставительно проворчала мадам Хрум. — И вот это — «мадемуазель», «муа», «муа!» — как поцелуй! Легче, легче!
Софья захихикала, а мне пришлось зажать рот рукой, чтобы не расхохотаться. Жгите, мадам!
— Возьмите ваш журнал, дорогая моя! Подпишите свое имя! Это нужно сделать как можно скорее — и опять: «как», «как», произносите отрывисто и легко! Запомните уже наконец, ох!
Мадам Нюбурже продолжала доводить Миловидову внеплановым уроком. Я расслышала шаги, шорох бумаги над головой, кривое «спасибо» на скверном ларонском, а потом закрылась дверь.
— Отвратительно! — припечатала мадам Хрум и встала из-за стола. — До чего же она бесталанна и скудоумна. О, моя дорогая. Я все еще ваш должник. Это, — кивнула она на дверь, — была такая мелочь!
Еще бы, подумала я, отряхиваясь от пыли. Твое жалованье возрастет раза в два с половиной. Но кто бы мог ожидать подобного от этой монашки? Браво, мадам!
— Почему под стол? — растерянно спросила я.
— Дитя мое, я пожила на этом свете, — пожала плечами мадам Нюбурже и потыкала длинным пальцем в брошюры. — Я не говорю на вашем языке, но многое, многое понимаю. Когда принесли эти тетради, здесь было столько шума, а она говорила мадам Эдвиж о вас такие нехорошие вещи! Миловидова… дурна и безнравственна. Опасайтесь ее.
— Спасибо, — пробормотала я. Детали я уточнять не стала, да и вряд ли мадам Нюбурже поняла все дерьмо, которым меня облила Миловидова — ха, да когда меня нет, она меня может даже бить! — но моя бывшая одноклассница в курсе, кто шпионит для жандармерии, или Яга подвернулась ей под руку?.. Право, мадам защитила меня от чистого сердца как могла, она ведь не знала, на что я способна. — Спасибо, мадам Нюбурже, я рада, что с вашими уроками все так хорошо разрешилось…
— Эжени, моя дорогая! — расплылась в улыбке мадам Хрум, и я тепло кивнула.
Черт, черт, черт. Ловушка расставлена там, где я не подозревала. Но у меня появился союзник, и это хорошо.
В своей комнате я бросила брошюру и письма на стол, задрала юбку, вытащила из чулка кляузы, запихала их в рукав курточки. Чертовы шмотки, в которых нет нормальных карманов, чертова мода, хотя бы сумки придумать могли! Софья тревожилась, не понимая, чего я мечусь как загнанный зверь, и не разбираясь в моих скачущих мартышками мыслях.
— Я ничего не знаю, козочка, — я нервно сглотнула, меня трясло. — Дай мне срок разобраться самой…
По крайней мере, у меня были деньги на дорогу. Я проскочила мимо обалдевшего Аскольда, мимо мужиков, расчищавших снег, и вышла в парк перед академией.
Паршиво, как же паршиво. Не потому, что Мориц меня может выпнуть — хотя деньги не лишние, нет. И не потому, что на меня точит зуб, а может, и нож, Миловидова, да так, что мадам Нюбурже предпочла нас не сталкивать лбами. И не потому, что министерство просвещения — кто мог бы подумать! — снизошло по пинку Ветлицкого до бардака в академии. Паршиво, что я не имею информации из первых уст господина полковника, чтобы ему провалиться под лед, и не знаю, как это все отразится на заговорщиках. Нет, знаю, подозреваю как минимум, и то, что я подозреваю, мне очень не нравится.
Возможно, Мориц не просто так выжидала момент, а Штаубе не просто так меня подставила. Может быть, это и есть тот самый контакт, который мы ждали. И получается: ее сиятельство против его сиятельства…
Черт, черт, черт. Наследник кажется лишним в этой кутерьме.
Ноги вязли в снежной каше, я промокла, но не чувствовала холода, бежала вперед. Вот наконец улица и даже извозчики, я выскочила на дорогу, едва не попав под телегу, и сунула лошади в морду два целковых.
— В жандармерию!
Был бы на месте бородатого мужика, по виду крестьянина, какой-нибудь хлыщ, не избежать мне вопросов. Но мой возница был безразличен к тому, кто я и зачем мне мой пункт назначения: два целковых я все еще держала в руке, и Софья недовольно заметила, что это очень много. Я отмахнулась.
То, как Мориц построила разговор… старая кляча искушена, о да, без сомнений, она пыталась меня запугать, унизить, спровоцировать, но ей это не удалось — она сдалась. А может, нет, но я не могу строить версии, пока не узнаю все до конца.