Я нажимаю кнопку отбоя. На душе так легко становится. Как будто камень упал. Хоть с этим прояснилось все. Не сказать, что ссора с отцом сильно на меня давила, не пятнадцать лет все-таки. Но осадочек неприятный всегда был. Особенно, когда приезжал к ним, внука в гости привозил. Это гнетущее игнорирование друг друга сильно досаждало в моменте.
— Про мать говорили? — раздается голос из коридора.
Я поворачиваю голову. В коридоре стоит Миша в домашнем, с растрепанными волосами и планшетом подмышкой. Руки спрятаны в карманы и всем видом он пытается выражать свою невозмутимость, но во взгляде читается явная тревога.
— Подслушиваешь, значит? — хмурюсь я, глядя ему в глаза.
— Ты слишком громко говорил. Что мне уши затыкать? — сын не отводит взгляд, а с вызовом смотрит на меня.
— Не хами, — поднимаю бровь я.
— И не думал, — делает тоже самое сын. — По-моему хамство это за спиной обсуждать человека и называть ее пиздой.
— Мы, кажется, уже обсуждали тему мата в нашем общении, — строго говорю я.
Миша засовывает руки поглубже в карманы и начинает покачиваться взад-вперед. Явно нервничает, но старается не показать этого. Знает, что я отлично читаю людей и их поведение. Зачем из себя что-то выделывает?
— А я и не матерюсь, — слышу очередной вызов в его голосе. — Я только повторяю то, что ты сказал.
— Тебя это задело? — напрямую спрашиваю я.
— Нет, — тут же осаждается он. — Но я считаю, что нельзя так называть человека, с которым прожил столько времени.
Вот как мы заговорили. Очень интересно. Ну радует, что хотя бы заговорили.
— Сядь, — безапелляционно говорю я и киваю на табуретку у стола.
Миша мешкает. Знает, что такому моему тону нельзя противиться, иначе хуже будет. И, в то же время, хочет показать свою независимость. Внутренняя борьба продолжается недолго. Он тяжело вздыхает и садится на табуретку. Я на секунду ловлю себя на мысли, что он может снова закрыться, если я буду сильно давить. Зря я сбил с него эту спесь. В ней он хотя бы мог высказаться.
— То есть ты считаешь, что данное слово не подходит для твоей матери? — спрашиваю я. Деваться некуда, нужно выводить его из себя, пока окончательно не остыл.
— Она вообще-то моя мать, — кривится Миша. Он не успокоился — отлично.
— И что? Это дает ей право, делать что она хочет и как она хочет?
— Каждый имеет право совершать ошибки. Ты сам так говорил.
— И продолжаю так считать. Только это не было ошибкой. Спланированная акция возмездия — более подходящее определение.
— Ага, еще скажи годами вынашивала этот план, — фыркает Миша.
— План не вынашивала, — соглашаюсь с ним. — Но все это копилось в ней. А потом вырвалось наружу.
— Тебя не поймешь, — Миша скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. — То ты ее пиздой называешь, то защищаешь. Ты уж определись.
— Во-первых, прекрати материться в моем присутствии, — мое лицо немеет и перестает показывать хоть какие-то эмоции. В такие момент я предельно сосредоточен. Все чувства обостряются, а мозг начинает работать на двести процентов. — Иначе, я не посмотрю на то, что ты уже взрослый, схвачу за загривок, спущу штаны и выпорю, как маленького. Сил у меня хватит, поверь. Никакая физическая подготовка не поможет, — Миша напрягается, отводит глаза и начинает нервно потряхивать коленом. — Во-вторых, я не защищаю, а объясняю тебе ее мышление. Поведение, если можно так назвать. То из-за чего все это случилось. А в-третьих, я не враг тебе. Не надо воспринимать каждое мое слово в штыки. Я здесь. С тобой. Если ты вдруг не заметил. Сижу и пытаюсь разговаривать на волнующие тебя темы. А не устраиваю свою личную жизнь за тысячи километров.
— Может быть, потому что она тебе не нужна? — усмехается Миша, разглядывая сахарницу на столе.
— Кто? Твоя мать?
— Личная жизнь!
— Нужна, — округляю глаза я. — Только у меня другие приоритеты на данный момент. Сейчас для меня важнее ты и твое эмоциональное состояние.
— И поэтому ты решаешь свою любовницу ко мне подослать? — снова фыркает Миша.
— Кого-о? — зычно спрашиваю я в полном недоумении.
— Класснуху мою. Ангелину Андреевну. Я, кстати, так и не понял зачем? Думаешь она больше чем ты врубается в то, что происходит?
— С чего вдруг такие выводы? — легкий холодок проходит по спине. Как будто он нас застукал за чем-то запретным. В целом-то, вроде бы ничего не произошло такого. Ну попросил учительницу поговорить со своим учеником, что с того?
— Так ты же теперь ее забираешь с работы и домой отвозишь, — язвит Миша. — В домашнем в школу приезжаете вместе.
— Мы это уже обсуждали, — вскидываю брови я. — Так сложились обстоятельства.
— Даже не хочу знать, что за обстоятельства.
— Так, слушай, — выхожу из себя я. — У твоей Ангелины Андреевны…
— Моей? Или все-таки твоей? — опять язвит Миша.