Клавдий. Нежданный император

Каковы бы ни были эти успехи, умственные способности Клавдия по-прежнему вызывали сомнения, и уж во всяком случае его повадки не соответствовали тем, каких ожидали от высокопоставленной особы. Август не желал, по его собственному выражению, «вечно трястись между надеждой и страхом», то есть боязнь осрамиться возобладала над надеждой на выздоровление. Он решил не доверять Клавдию никаких общественных должностей. Даже присутствовать на официальных мероприятиях мальчику было запрещено, по меньшей мере до четырнадцати-пятнадцати лет, когда он облачился в мужскую тогу. Кстати, облачение в мужскую тогу было обрядом посвящения, который у аристократов обставлялся пышной публичной церемонией. Мальчик, еще считавшийся ребенком, сначала преподносил своим пенатам (богам своей семьи) золотой шар, который носил на шее, потом поднимался на Капитолий и приносил жертву Юпитеру. После этого он снимал детскую тогу-претексту (с пурпурной каймой) и облачался в белую тогу взрослых. Клавдия же без всякой торжественности привезли на Капитолий ночью, в носилках, и он спустился с холма никем не замеченный, как и поднялся на него. Впоследствии ему разрешили несколько официальных выходов, тщательно позаботившись о том, чтобы decorum не пострадал. Например, в 6 году н. э., вскоре после облачения в мужскую тогу, он смог устроить вместе с Германиком бои гладиаторов в память о их отце при условии, однако, что будет сидеть на распорядительском месте, покрыв голову капюшоном! Клавдию также разрешили устроить угощение для салийских жрецов, к которым он принадлежал, но только в сопровождении своего шурина Сильвана, который должен был помешать ему совершить обычные для него оплошности. Зато о том, чтобы присутствовать на играх в ложе Августа, не могло быть и речи: он привлек бы к себе лишнее внимание, оскорбительное для достоинства императора. Публичная жизнь юного Клавдия ограничивалась, таким образом, редкими появлениями в обществе под надежной опекой родственников или друзей. У него не было никакой официальной должности, кроме принадлежности к нескольким коллегиям жрецов. Надо уточнить, что любой мужчина его ранга, даже полное ничтожество, непременно становился жрецом хотя бы раз в жизни.

Его детство явно не было счастливым. Презираемый и нелюбимый близкими, кроме, возможно, Августа, Клавдий, вероятно, чувствовал себя отверженным с самых ранних лет. Тем более что его, надо полагать, постоянно сравнивали со старшим братом Германиком, которого боги наградили всеми качествами, отсутствовавшими у Клавдия: атлетическим телосложением, неотразимым обаянием, общительностью, красноречием, а также добротой, которой, возможно, младший брат также не был лишен, однако его неприятная наружность мешала ее признать. Позднее он будет со злобой вспоминать о педагоге, которого ему выбрали. Это был варвар, некогда погонявший вьючных животных, которому велели пороть мальчика за малейшую оплошность. В то время педагог был учителем, дававшим начальные знания, но куда более суровым… Поэт Гораций тоже вспоминает о своем педагоге Орбилии, вбивавшем знания палкой; позднее Ювенал расскажет, как его били ферулой по рукам, а Марциал — о ременной плети, которой была выдублена его кожа. Так что Клавдий стал не первым и не последним битым учеником: в Древнем мире телесные наказания были частью образования что в Риме, что в иных местах. Вплоть до недавнего времени они еще применялись и во французской начальной школе. (Вероятно, я не единственный представитель своего поколения, которого драли за уши, шлепали по попе и били линейкой по пальцам, что не мешает мне сохранять о моих учителях прекрасные воспоминания с долей уважения.) Не следует удивляться и тому, что педагог был варваром и бывшим погонщиком мулов. Все эти люди были низкого происхождения, в лучшем случае вольноотпущенниками, но обладали необходимым уровнем образования, чтобы сделаться наставниками. Тем не менее этот, несомненно, был особенно грубым. Его прежнее ремесло, на котором делает акцент Клавдий, позволяет предположить, что обращение со скотом не сделало его добрее. К тому же методы этого человека совершенно не подходили для больного ребенка и не способствовали улучшению его состояния.

Легко себе представить детство без отца, без материнской нежности и с тяжелым на руку «дядькой». Клавдий рос, не зная любви и сострадания. Довольно показателен один случай: став императором, Клавдий предложит сенату кандидата в квесторы, объяснив, что отец последнего в свое время поднес ему холодной воды, когда он лежат больной и хотел пить.