Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня

Шульженко на следующий день переехала в гостиницу, а Елизавета Анисимовна вернулась в Харьков. До самого начала Великой Отечественной войны она работала аккомпаниатором в Харьковском театре эстрады и миниатюр. Она оставалась в городе, когда немцы оккупировали Харьков. До середины 50-х годов она продолжала работать аккомпаниатором. Последние годы она со своим мужем А. Векслером жила в трехкомнатной квартире на Сумской, в самом центре Харькова. В 1951 году муж умер. Детей у них не было. Она осталась одна. Ее приятельница, а также близкая подруга Клавдии Ивановны, артистка театра музыкальной комедии Людмила Полтавцева, вместе с сыном жила в крохотной комнате коммуналки. Резникова предложила им переехать к ней в свою квартиру, что они и сделали. Резникова подолгу болела, и Полтавцевы ухаживали за ней. В начале 60-х Резникова умерла от инсульта. Вскоре После ее смерти Шульженко приехала в Харьков, позвонила Полтавцевой, сказала, что идет к ней в гости. Естественно, об этом узнали все соседи. Когда Шульженко появилась во дворе дома, она услышала жуткую какофонию. Во всех окнах стояли патефоны, проигрыватели, радиолы с пластинками Клавдии Ивановны. Она поднялась в квартиру, где когда-то жила Елизавета Анисимовна. В окна доносился невероятный хаос звуков. «Боже, как мне надоела эта Шульженко», — вздохнула Клавдия Ивановна. Со стены на двух уже пожилых женщин смотрели строгие глаза Елизаветы Анисимовны Резниковой…

Новоявленный наспех сколоченный в прямом и переносном смысле ленинградский мюзик-холл обосновался в помещении кинотеатра «Великан». Перед кинотеатром поставили большой фанерный щит, на нем написали программу. Под фронтоном натянули полотно и начертали на нем: «Мюзик-холл», а по кругу приспособили электрические лампочки, которые, подмигивая из-за падения напряжения, тускло мерцали в белой ленинградской ночи.

Но публика шла. Еще мало кто знал, что обозначает это красивое заграничное слово — «мюзик-холл». Да и артисты были известные. Афиша первого ленинградского мюзик-холла гласила: «1. „Аттракционы в действии“. Участвует вся труппа и лучшие русские и заграничные аттракционы. 2. Мировой жонглер Максимилиан Труцци. 3. Скетч с участием заслуженного артиста республики Б. С. Борисова. 4. „Теаджаз“ Утесова. 5. Т. Савва — художественный свист. 6. К. Шульженко — песни-гротеск. 7. Новые постановки К. Голейзовского. Пат и Паташон (Черкасов и Толубеев). 9. Кастеллио — акробатические танцы. 10. Лепко — веселые миниатюры».

Для завлекательности песни, исполняемые Клавдией, почему-то назвали гротеском. Клава не возражала. Этот первый сборный концерт прошел в Ленинграде более ста раз.

Вскоре Шульженко стала одной из самых популярных певиц в городе. Но, странное дело, она, в том 28-м году, так и осталась «разовой» певицей. Контракта с ней почему-то не заключали, а она о нем не заботилась.

Она рвалась в Харьков.

Вскоре мюзик-холл из «Великана» выгнали, и он обосновался, на сей раз надолго, в знаменитом театральном здании «Гран-палье», который тоже был приспособлен под кинотеатр. Это было действительно красивое здание. Его разрушили во время блокады. Электрик нового театра придумал реле, и теперь свет бежал по лампочкам, совсем как в шикарных заграничных фильмах.

— Дуня! — закричала на всю улицу Клава, увидев удаляющуюся от нее лысину.

Дунаевский оглянулся, заметил высокую улыбающуюся девушку, отметил брови-ниточки и поморщился: так его называли лишь самые близкие друзья. А девушка, все улыбаясь, приближалась к нему. Наконец Дунаевский узнал ее.

— Вы на пленэре совсем другая, нежели на сцене, — поцеловал ей руку.

— Хуже — лучше? — кокетливо спросила Клава.

— Между «хуже» и «лучше» столько оттенков… Сколько же мы с вами не виделись? Больше пяти лет… Целая вечность. Я слышал вас в «Колизее». Рост поразительный! Артистизм, мастерство, владение голосом, но не обижайтесь: тень Изы Кремер еще витает над вами.

— Еще раз вы мне скажете про Изу Кремер, и я вас укушу! — сердито сказала Шульженко. — Сменим пластинку.

— О, показываем зубки. И уже замужем? Жаль-жаль, а я как раз наоборот.

— Пять лет назад вам надо было думать… Когда волос было побольше.

— Один — один! — засмеялся Дунаевский и посерьезнел: — Знаю про мюзик-холл, пишу для них. Поверьте, это только разминка, легкая тренировка. Через три-четыре года мы такое сотворим, весь мир ахнет. Заткнем за пояс этот их гнилой Запад! Хотите я напишу для вас гениальную песню?

— Гениальную? Хочу. А стихи?

— Была бы музыка, а стихи найдутся, — небрежно ответил Дунаевский. — Напишу. Вот закончу оперетку, и напишу.

— Оперетку? А как называется?

— Секрет. Такого еще никто не писал.

— Ой, Дуня, какой вы нескромный!

— Пообедаем вместе?

— С удовольствием, но в следующий раз. Репетиция.

— Святое дело, — он поцеловал ее в щеку, сделал жест, будто снимает воображаемую шляпу, раскланялся и ушел.

Клаве стало грустно. Она вспомнила театр Синельникова, свой первый выход на сцену, букет чайных роз, который И. П. Г. бросил в урну, и ей невыносимо захотелось домой.