Клавесин Марии-Антуанетты

Провели следственный эксперимент: поставили одного коллегу за портьеру, а сами смотрели от двери – что видно. Оказалось, что в полутьме да еще в нервах соседки могли ничего не заметить. То есть преступник определенно прятался за портьерой, но для следствия это ничего не дает, поскольку совершенно необдуманно было бы надеяться, что он забыл там, к примеру, свою визитную карточку или квитанцию по квартплате с фамилией и адресом.

Майор Ленская осмотрела подоконник – так, на всякий случай. И даже провела рукой по давно не крашенной поверхности.

Подоконник был пыльный, как и все в этой квартире. И в углу, как раз там, где, судя по всему, прятался преступник, она нашла маленькое белое перышко. Совсем маленькое, скорее не перышко, а пушинку. На первый взгляд находка ничего собой не представляла – при том безобразии, что творилось в разоренной квартире, вполне вероятно, чтобы по воздуху летали пух и перья.

Но в том-то и дело, что перьев не было. Пыль – была, клочки бумаги – были, нитки, какие-то тряпочки – были, а перьев не было. У старухи вообще не было никаких подушек, как с удивлением констатировала Ленская: диван был с жесткой спинкой, сиденье набито, надо полагать, конским волосом, а поролоновый валик, что клали под голову, никак нельзя было посчитать подушкой. Очевидно, покойная старушка старалась сохранить прямую осанку, для чего, как известно, следует выбросить все пуховые подушки и спать вовсе без них.

Майор Ленская вздохнула и попыталась выпрямить свою сутулую не по годам спину. Впрочем, ей пришлось снова согнуться, осторожно прихватив пинцетом перышко и убирая его в бумажный конверт.

Больше в квартире было делать нечего.

Сразу после звонка Раисы Пауцкий вызвал в кабинет старшего продавца.

От вещей Амалии нужно было срочно избавляться, а то можно поиметь кучу неприятностей от милиции. Жаль, конечно, что не удастся найти на них хорошего покупателя, но тут уж не до жиру.

– Позвони Мелентьеву, – распорядился он. – Скажи, что для него есть хороший столик и пара кресел.

– Но Мелентьев не заплатит за них настоящую цену…

– Значит, отдадим за ненастоящую! – отрезал Казимир Болеславович. – Только пусть забирает немедленно, прямо сейчас! Он приедет, я его знаю… Теперь насчет того орехового туалетного столика… срочно развести его!

– Развести? – переспросил продавец.

– Ну да, развести! Ты что – не знаешь, что такое развод? Зеркало отделить от столика и выставить отдельно, столик включить в тот ампирный гарнитур… ну, вдовы академика Ямщикова… в таком виде их никто не узнает! Остался только клавесин…

Пауцкий понимал, что с клавесином будет труднее. Вещь слишком заметная, развести его невозможно, а покупатели на такие предметы попадаются редко.

Он набрал номер Вадика Полубесова.

Вадик был человек маленький, скользкий и жуликоватый.

Нельзя сказать, что сам Пауцкий отличался излишне высокими нравственными качествами, но в его характере все отрицательные стороны были как-то крупнее и значительнее. Так, крупный хищник выглядит куда импозантнее мелкой зубастой твари вроде крысы или хорька. Вадик зарабатывал мелкими гешефтами, ничем не брезговал и вел себя как настоящий санитар леса.

– Полубесов, у тебя есть покупатель на хороший старинный клавесин?

Даже по телефону Пауцкий услышал, как в голове у Вадика закрутились колесики и шестеренки. Он торопливо прикидывал, как бы не прогадать.

– Ты меня слышишь, Полубесов? – напомнил о себе Паук.

– Ну, вы же знаете, Казимир Болеславович, сейчас кризис… все экономят…

– Ты меня, Полубесов, не пытайся развести! – перебил Вадика Пауцкий. – Насчет кризиса я тоже умею лохам впаривать. Я тебя четко спрашиваю: кто сейчас может купить старинный клавесин?

– Я думаю, Казимир Болеславович, думаю… но и вы тоже подумайте о моем проценте. Скажем, тридцать?

– Полубесов, не зарывайся! – Пауцкий хмыкнул от такой наглости. – Тридцать процентов за два слова?

– Но вам же очень срочно! – заныл Вадик. – Вы ведь наверняка этот клавесин чуть не даром огребли!

– А это не твое дело! Ну, так и быть – пять процентов я тебе заплачу, хотя ты и этого не стоишь!

– Как можно, Казимир Болеславович! – В голосе Вадика зазвучала искренняя обида. – Да я за пять процентов с вами бы и здороваться не стал!

– Ты за пять процентов с уссурийской тигрицей за лапу поздороваешься! Ладно, уговорил – пусть будет десять. Мне действительно очень срочно нужно его продать.

– Ну, десять не десять, а на двадцать я, пожалуй, соглашусь! Чувствую по голосу, что вы тоже согласны?

– Возьми себя в руки, Полубесов!

– Ну ладно, пусть будет пятнадцать, но это – только из уважения к вам!

– Черт с тобой, пей мою кровь! Двенадцать с половиной – и ни копейкой больше!

– Записывайте, – голос Полубесова стал спокойным и деловым. – Знаете, в Николаевском театре новый директор? Очень, между прочим, богатый человек. Так вот, он для своего музея покупает подобные вещи… платит хорошо, а самое главное – быстро.

Новый директор театра и впрямь оказался человеком решительным, практичным и скорым на действия. Самое же главное – он ни с кем не должен был свои решения согласовывать и утверждать.