Клей

Мы сели за стол, полный жратвы. Вина залейся, а Голли даже немного напрягся, когда официантка спросила, есть ли ему восемнадцать и можно ли ему пить.

– Да у меня дочь твоего возраста, – выдал он.

Мы тихонько загудели: «Ууууу!» – и Голли ещё больше занервничал. Хавка просто превосходная. Для начала нам подали салат из морепродуктов, потом жаренного цыплёнка с картошкой и овощами.

Через какое-то время я отметил некоторое волнение, послышались возбужднённые голоса, я обернулся и увидел двух старых перечников, чьи лица мне были смутно знакомы. Одна так просто баба-яга, голос резкий, глазки-буравчики постоянно сканируют окружающий мир в поисках, чего бы осудить. Другой щеголеватый, подтянутый, разряженный упырь с сытым лицом, которые светится примерно таким выражением: «У мен всё заебись, и пусть все об этом знают». С ними куча молодых гондонов: парни и девушки все чистенькие, причёсанные, с ясными глазами, не привыкшими видеть будничную суровость жизни. Они смотрятся как лохи, которые у нас на районе доходили до того, что бегали в магазин вся всяких старых упырей. Как Биррелл, боксёр-тимуровец, понимаешь!

– Оп-па… – Терри опрокинул в себя бокал вина, вытащил бутылку из ведёрка со льдом и засунул её под куртку. – Праздник, похоже, закончился…

– Это старая карга из горсовета Эдинбурга, та, что разорялась в новостях на счёт непристойностей, которые творятся на фестивале, – напомнил Биррелл. Я знал, что её где-то видел. – Она завернула грант Комитета по физкультуре для нашего боксёрского клуба.

Они смотрят на нас и рады видеть своих сограждан и земляков почти так же, как вы бы обрадовались засорившемуся сортиру, встав с чудовищного бодуна. Хорст подскочил с двумя мордатыми охранниками.

– Ваше присутствие нежелательно! Покиньте помещение! – заорал он.

– Здорова-корова, мы ж ещё десерт не съели, – засмеялся Голли. – Нормальные землячки! – рявкнул он на весь зал и поднял большие пальцы.

Рожа у щеголеватого мигом перекосилась. Весь лоск пнаровский как корова языком слизала.

– Уходите, или мы сейчас же вызовем полицию! – раскомандовался Хорст.

Кому понравится, когда с вами разговаривают в таком тоне, грубить незнакомым людям вообще непростительно, особенно если и места, и жрачки на всех вроде хватит, но у упырей все козыри на руках.

– Вот вы как, ну, хуй ли тут, – говорю. – Пойдём, пацаны.

Мы встали, Голли набил напоследок рот, и пошли. Терри посмотрел на одного отдыхающего, который давился от тихого смеха, отчего глаза у него выпучивались.

– Давай так, – ухмыльнулся Терри, скивив губы и потряхивая бёдрами, – я и ты, фриц поганый. На выход. Пшёл!

Я схватил его за руку и потащил к двери, надрывая живот от его пантомимы:

– Пошли, Терри, харе охуевать!

Немцы смущённо так смотрят, не хотят, видно, здесь затевать, но меня волнует полиция. Мстительный старой козе из горсовета доставит особое удовольствие посмотреть, как копы вяжут гопников, но, с другой стороны, если происшествие попадёт в газеты, будет плохая реклама для города, так что хоть с этой стороны мы децл прикрыты. Если только никто не взбрыкнёт, конечно.

Мы выходим, Терри движется вызывающе медленно, пренебрегая опаснотью немецкого нападения. У двери он обернулся и крикнул на весь зал:

– «Си-си-эс»!

На публику работает, орёл. На футбик Терри и сам уже давно не ходит, не то чтоб с братвой. Что он там крикнул – никому не понятно, ну и выяснять никто не стал. Он ещё раз обернулся и счастливый, что смельчаков не оказалось, скрылся за дверью.

Уже на выходе эта каракатица из горсовета, Мораг Бэннон-Стюарт, говорит:

– Вы позорите Эдинбург!

– Давай, сучка козырная, соси хуй, – поскрежетал Голли, к её ужасу и возмущению, и мы выкатились на улицу, довольные и негодующие одновременно.

Мюнхенский пивной фестиваль

Здесь круто: ряды столов забиты бескомпромиссными бухариками, духовой оркестр режет умпа-умпа-бац. Чтоб в такой атмосфере и не набухаться, не знаю кем нужно быть. И это далеко не сугубо пацанская тема, здесь толпы тёлочек, и все они знают, зачем пришли. Вот она – жизнь: палатка «Хакер-Сайкор» на Октоберфесте, и вот-вот польются по накатанной мегалитры «штайнера» – заябись! К алкоголю я прежнего рвения уже не проявлял, но этот бухыч был просто лучший. Сначала мы сидели все вместе за большим деревянным столом, но вскоре стали расползаться. Думаю, Бирреллу хотелось повращаться  больше других, потому что Голли проебал ему все мозги на счёт воровства.

– Постой, Биррелл, – взмолился он, когда Билли поднялся, – не охуевай, а как же Gemeinschaft!