Клей

И тут она снова чувствует, как кружится голова и начинается галлюцинация. Она вспоминает свои ощущения и мысли, когда укусила Оливера. Он превратился в сочный бифштекс. У Софии потекли слюнки, и она не удержалась. Это было в первый раз. Сейчас она одной частью мозга осознаёт, что это голодные галлюцинации, но другая, не менее сильная часть убеждает её, что перед ней вкусная котлета, а рядом стейк слабой прожарки. Дымящиеся, ароматные. Она даже ощущает их аппетитный запах… И опять возврат к разумной части. Так её болтает, как маятник. Она изо всех сил пытается удержаться и не совершать никаких действий. Это очень сложно. Голод ощущается всё сильнее, и уже не то чтобы сосёт в животе, уже ничего не сосёт, а просто выскребает последние капли жизненных сил. София чувствует, что скоро потеряет сознание и упадёт в голодный обморок. Правда, падать некуда, она уже сидит на полу, прислонившись к дивану. Все, как возились на полу, так и остались на нём. Кто потерял сознание, кто забылся сном или даже умер. После разберёмся. И София проваливается в глубокий сон. Она и так дольше всех продержалась в бодрствующем состоянии. Сквозь сон она слышит какие-то звуки. То ли стук, то ли топот. Кажется, это за дверью. Но она уже не в силах открыть глаза и думает, что смотрит сон, и там, во сне, люди пришли её спасти.

В реальный мир её возвращают возня, натяжение со стороны Оливера и боль в бедре, где они склеены. Глаза болят от долгой бессонницы, в них как будто песок. Когда удаётся их открыть, перед ней всё расплывается. Это пугает, но постепенно зрение возвращается. Она смутно видит, как Оливер склонился возле бедра и пытается оторваться. Он ловит удивлённый взгляд Софии.

– Мне кажется, что область значительно сократилась, и мы вот-вот расклеимся. Я пробую ускорить процесс, – говорит Оливер.

– Это вам просто повезло, – завистливо говорит рыжий.

Его щека прилеплена в груди Марии и движения очень ограничены. У этой клейкой массы противный запах, запах гниения. Рыжий явно улавливает этот запах, который раньше не доходил до него. К тому же ему достаются и ароматы из подмышки Марии. И надо же было прилепиться к груди этой толстухи, дойной коровы, свиноматки! Сначала рыжий испытывает некое подобие блаженства от того, что прилепился к мягкой груди. Но после того, как почти сутки его щека натягивается всякий раз, будь то его движения или Марии, накапливается всё большее раздражение. У китайца круглое лицо и оттого щёки тоже кажутся пухлыми. Но он не страдает лишним весом, просто упитанный. Шевелится Мария. Тупая боль от побоев и укусов отдаётся во всём теле.

– Мммммм! Как же больно! Ещё прилепились ко мне со всех сторон. Что за ужас!

– Да, тебе очень не повезло, – поддерживает София. – А вот мы, кажется, расклеиваемся. По крайней мере, область становится меньше.

– А что вы делали такого особенного? – спрашивает рыжий.

– Мы проговаривали много раз о стыде, как о подавленной эмоции и непрожитой, – говорит Оливер. – Может быть, поэтому. Мне казалось, что я проработал все свои эмоции. Я-то ведь много работал над собой.

– Ой, ну надо же, какой особенный, – ехидничает Мария. – А что делать нам, непроработанным?

– Это не факт, но думаю, и вам стоит побольше думать и осознавать свои эмоции.

– Я вижу, что с Мигелем область склейки уменьшилась, но он сейчас в отключке, и процесс остановился. С ним у нас были схожие: обида, насилие.

– А знаете, что меня удивляет? – говорит рыжий. – По рассказам Мигеля, у него целый букет, но по сравнению со мной он в данный момент в значительно лучшем положении.

– Потому что такого, как у него, не было ни у кого, и думаю, это вообще большая редкость иметь такой набор непрожитых эмоций. И как он ещё жив после всего пережитого? – говорит София.

– Не знаю, как я жив, – Мигель просыпается и, поняв, что разговор о нём, почти бессильно выдыхает. – Но, думаю, это ненадолго… Кажется, я умираю.

– Сейчас нам всем кажется, что мы умираем, – философски замечает Оливер. – Как ты пережил то, что случилось с тобой в детстве? Ведь ты это пережил и выжил. Значит, ты очень сильный и стойкий.

– Сам не знаю, как мне это удаётся. Я пил много алкоголя. Это было вроде анестезии.

– Чёрт! Мне кажется, я ещё больше погрузился щекой в твою грудь, – обращается рыжий к Марии. – Сейчас это мне легче почувствовать и ощутить, нежели другой склеенной частью тела. Здесь всё прямо перед глазами. Вот блядство! Наша область склейки увеличивается. И что будет? Я погружусь в это жирное тело?

– Сам ты урод, так тебе и надо, – зло отвечает Мария.

– Чему ты радуешься? В тебя ведь погружаюсь.

– А мне-то что? Мне уже плевать на всё. Я уже и умереть готова. Надоело.

– Подождите, ребята, – говорит Оливер. – Если наша область склеивания уменьшается, значит, мы правильно поступаем, прорабатывая свой подавленный стыд. У вас какая-то другая эмоция схожа. Найдите её и попробуйте осознать, подумать об этом, принять как есть. Поговорить об этом. Мы здесь, и сможем послушать вас и принять. Это работает. Я знаю. Уже проходил давно.