Клей

Оливер с виду уверен в себе, он знает, какую историю рассказать. Не так давно он уже экспериментировал с Ангелиной. Он сидит возле стола как раз напротив дивана, куда все переместились после завтрака. Грациозно и непринуждённо он попивает чай, закинув ногу на ногу. Все его движения легки и спокойны. Этим он очень отличается не только от участников группы, но и вообще от землян, его сразу можно выделить из общей массы. Так думают и София, и Сандра, и Динара, и Мария, и даже рыжий, поглощённые созерцанием Оливера. Лишь Мигелю безразлично окружающее, и он отрешённо рассматривает пол под ногами. А Оливер после небольшой паузы продолжает:

– Когда я учился классе во втором или третьем, учительница математики вызвала меня к доске. А я дома не сходил по-большому. Так сложилось. Я пыхтел, силился сдержаться и пока сидел на стуле, было терпимо. Я ждал перемены. И надо же было случиться, что меня вызвали. Я вышел, стал на компьютерной доске решать задачу и тут не выдержал, разразился мощным… Мммм, как бы покультурнее выразиться… – Оливер замолкает, подбирая слова. – Нет других слов для этого, кроме как… В общем, пердёжем, и обосрался… Я чувствовал, как говно вылазит из меня, попытался задержать руками, но не смог. Я покраснел, мне было очень стыдно. А когда вонь распространилась на весь класс, и все ребята зафукали, мне стало стыдно вдвойне, и я заплакал. Учительница быстро вывела меня в туалет, и я просидел там, пока через пять часов за мной не пришла мама. Естественно, я потом не хотел идти в школу, просил перевести меня в другую. Но через неделю всё равно пришёл. Все смотрели на меня, показывали пальцем, хихикали и в дальнейшем иногда поддразнивали. Так что обосраться – нереальный конфуз, – Оливер улыбается, довольный собой, испытывая чувство облегчения. Он предполагал, что ему и в этот раз будет стыдно, но так как он уже рассказывал эту историю на психотерапии и Ангелине, с каждым разом она утрачивает свою значимость.

– Что ты чувствуешь сейчас? – осторожно спрашивает София.

– Кажется, стыдно немного.

Все молчат. Рыжий прыснул, и все осуждающе на него обернулись. Он тут же замолчал.

– Да, действительно, обосраться – нереальный конфуз. Действительно, – повторила Динара. – Но сколько раз люди, – и я, и все, – обсираются. Не буквально. Сплошь и рядом, и постоянно в жизни. И ничего, проходит.

– Кажется, меня этот непроизвольный акт сопровождает всю жизнь. Даже сейчас я обосрался, когда сюда пробирался. Надо же было попасться.

– Да, это ты оплошал, дружочек. Ну, ничего, пройдёт, – замечает Макс, который сидит по ту сторону экрана, подперев голову рукой.

– Ой, да пошёл ты! – Оливер стучит кулаком по столу.

– Ну-ка! Разговорчики. Захотел лазариуса попробовать? Сейчас устрою. Мне вообще нравится эта штука. Сандра уже испробовала и теперь как шёлковая. Да, милая?

Сандра покрывается краской и опускает глаза. Ей сложно скрывать свои чувства к Максу, как она ни старается. Она его и ненавидит, и любит одновременно.

– Раз на Сандре остановились, может, теперь ты нам расскажешь историю? Да, Оливер, забыл поблагодарить тебя за откровенность. Спасибо.

Хоть Макс и говорит правильные вещи, но в его голосе столько холодной учтивости, что ему сложно верить и открываться. Но выбора нет, и все подчиняются ради своего же блага, хоть и мифического, но надежда остаётся всегда. Страх и надежда. То, что может убить, опустить, и то, что может оживить и поднять на высоту. Макс с экрана смотрит на Сандру, и оттого, что экранов много, и он множится на восемь и смотрит со всех сторон, она ещё больше заливается краской. Сложно спрятаться от его взгляда. Наконец Сандра поднимает глаза. В них столько мольбы, вселенской грусти и беспомощности. И ей уже кажется, что нет никого вокруг, только она и размноженный Макс. Она вздыхает. Теперь уже оглядывает всех. Они в полном молчании терпеливо ждут, когда она настроится.