Клеймо

У того мрачного мужика в камере Кэррика лицо красное, растерянное, а дышит он так, словно с легкими у него проблемы. Он перебирает бумаги, и они о чем-то напряженно беседуют, но слов не разобрать. Мужчина втолковывает что-то, взмок, нервничает, и у Кэррика опять сердитая гримаса на лице.

Дверь открывается. Тина пришла за мной.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Его консультант.

Я замечаю, что она никогда не называет Кэррика по имени.

– А он же вроде бы взялся защищать себя сам.

– Да, но помощь ему все равно нужна. Заполнить бумаги и так далее. Пэдди ему все объяснит. К тебе тоже придет консультант, но у тебя есть мистер Берри.

У Пэдди такой вид, словно его вот-вот удар хватит, и я снова радуюсь, что мне достался мистер Берри, хотя в иной ситуации я бы не доверилась ему настолько, чтобы вручить ему свою жизнь.

– К тебе посетитель. Ждет в столовой.

Сердце подпрыгнуло. Конечно же Арт. О, как он мне нужен. Скорее вернуться бы на ту вершину, когда мои ноги обвились вокруг него, и я грудью слышала биение его сердца. Как только увижу его, успокоюсь, снова стану человеком, а не плененным зверем.

В тот момент, когда мы проходим камеру Кэррика, что-то мелькает в воздухе, вспышка цвета. Слышать я ничего не слышу, ведь стекло звуконепроницаемое, но уголком глаза ловлю движение, приостанавливаюсь и вижу, как рушится поднос, чашки, блюдца, еда, все всмятку на полу. И разъяренное лицо Кэррика: он метнул поднос в меня, прямо мне в голову, лицо искажено агрессией, ненавистью.

Я замерла. Бросил в меня – что ж я ему такое сделала?

Смех Тины застал меня врасплох.

– Наверное, он только что узнал.

– Что узнал?

– Барк! Фунар! – зовет она. – Паршивая овца!

Фунар высунулся из комнаты стражей, что-то ворча.

– Он только что узнал, что разбирательство его дела откладывается, пока не закончат с твоим, – поясняет она. – Уже в третий раз. Сначала из-за доктора Блейка, потом из-за Джимми Чайлда и Анжелины Тиндер.

– Давно он тут?

– Недели три.

– Недели? – в ужасе переспрашиваю я. – И сколько же ему еще ждать?

– Пока с тобой не закончат. Он склонен к побегу и плохо справляется с гневом, такого до суда не отпустишь. От него одни неприятности. Поделом ему, признаться, – вел бы себя по-человечески, давно бы с ним разобрались. А теперь пошли, заодно и позавтракаешь. – Она ухватила меня под локоть и увлекла за собой.

Я еще раз оглянулась. Кэррик смотрел на меня жестким, холодным взглядом, руки в боки, подбородок вздернут, грудь вздымается после бурного приступа гнева. Тина считала его грубым животным, но я не рассердилась: просиди я пару недель в этом месте, тоже вела бы себя ничуть не лучше. Я попыталась взглядом извиниться, но как это сделать? Нужны слова, а мы с ним так ни разу и не поговорили. И я полуиду, полубегу прочь, увлекаемая Тиной, а он стоит неподвижно, уперев руки в бедра, и следит за мной до самой двери – наверное, молится, чтобы меня не приводили обратно. И глаза у него, наверное, все-таки черные.

Сердце на пороге столовой грохочет оглушающе. Тут все совсем не так, как у нас в камерах. Здесь цивилизация, и трудно поверить, что еще вчера я тоже разгуливала на свободе. Какие-то люди завтракают и общаются перед работой, темные костюмы, головы сближены, на каждом столе планшеты. Свободные люди, приходят и уходят когда им вздумается. И Арт. Где-то здесь должен быть Арт. Желудок сжимается.

– Он там где-то, – указывает Тина и отступает. – Вернусь через полчаса, тебе нужно подготовиться к главному моменту.

Я с трудом сглатываю при мысли об этом моменте.

Брожу по столовой, высматривая Арта, до белизны светлые волосы, глаза цвета бирюзы – нет нигде. Все смотрят на меня, пока я пробираюсь между столиками. Дойдя до противоположной стены, я оглядываюсь в растерянности и двигаюсь в обратную сторону.

Кто-то хватает меня за руку, довольно грубо.

– Ой! – отшатываюсь я. Старая сморщенная рука, проступают вены. – Дедушка!

– Сядь! – говорит он резко, а лицо доброе.

Я торопливо обнимаю его и сажусь рядом, я счастлива его видеть, но как скрыть горе – я ведь ждала Арта. Арт не пришел. Потому что ему запретили или же сам не хочет?

Мы с дедушкой виделись очень мало с тех пор, как на последнем Дне Земли он поссорился с мамой. Родители приглашали его к себе и в этом году, но когда считали это уместным, совсем не так часто, как прежде, и все отношения теперь строятся на маминых условиях. Бабушка умерла восемь лет назад, и он живет один на молочной ферме.

Дед заговорщически оглядывается, и впервые мне это не кажется проявлением паранойи: на нас в самом деле все смотрят.

– Говорить будем как можно тише, – предупреждает он, придвигаясь лицом к моему лицу. – Ты это видела?

Он достал из куртки газету, сложенную продольно, и подтолкнул ко мне, поглядывая, не следит ли кто.

– Уж это они точно постарались от тебя скрыть.

Я разворачиваю газету и потрясенно вижу собственную фотографию во всю первую страницу, оставлено совсем немного места для броского заголовка, сама статья внутри. У меня челюсть отпала. Заголовок вопит: «ЛИЦО ПЕРЕМЕН?»