Клеймо

– Нет.

Но дверь все равно распахнулась. Полный зал.

Первым я разглядела Кэррика, на том же месте в дальнем конце зала. При виде меня он выпрямился, подался вперед и словно бы идет вместе со мной. Теперь он меня уважает, в эту ночь он не повернется ко мне спиной.

В зале жарко и душно. Пахнет потом, пахнет возбуждением, моя жизнь превратилась в зрелище на потеху другим. Какая-то женщина протягивает соседу пачку конфет, и они суют их в рот, жуют, наблюдая за мной, ощупывая взглядами с головы до ног, точно я их видеть не могу.

Я сажусь возле мистера Берри.

– Что происходит? – спрашивая я его, а он пожимает плечами, такой же растерянный, как и я.

– Встаньте, Селестина Норт! – приказывает Креван.

Я встаю, ноги дрожат. Мама обеими руками хватается за папу. Дед стянул с головы кепку, стиснул ее так, что костяшки побелели.

Я стою в зале суда, одинокая, и понимаю вдруг, что так теперь будет всю жизнь, сколько бы лет я ни прожила: всегда буду одна, заклеймена навеки из-за одной-единственной ошибки.

Дверь распахивается, судьи разом поднимают головы.

– Не делайте этого! – кричит кто-то.

Арт. Я ищу его глазами.

– Арт! – говорю я в ужасе и слышу, как мой голос дрожит.

– Порядок в зале! – стучит молотком судья Креван.

– НЕ ДЕЛАЙТЕ ЭТОГО! – снова кричит Арт.

– Уведите его! – приказывает Креван, опуская глаза, нервозно перебирая какие-то бумаги на столе.

Двое охранников хватают Арта под руки, а он кричит и отбивается. Они тащат его прочь. Я отворачиваюсь, снова обращаюсь лицом к судьям, глаза потупила.

– Я продолжу? – вкрадчиво предлагает судья Санчес. Голос медовый.

– Нет! – рявкает он. – Селестина Норт! – Он смотрит на меня, глаза дикие, налились кровью. Пощады не будет. – Ваше дерзкое поведение в суде означает, что вы вздумали сделаться знаменем для недовольных, а мы такое не поощряем. Тем более когда подобное поведение представляет угрозу для общества. Вы – яд, специально приготовленный, чтобы отравить наше прекрасное, процветающее общество. И пусть на вашем примере они кое-чему научатся, раз уж вы стали образцом.

Мы редко приговариваем более чем к одному Клейму, но, поскольку некоторые члены общества вздумали глазеть на вас с восторгом и обожанием, пусть им будут очевидны ваши изъяны. Следует также принять во внимание серьезность проступка – публичного, в присутствии многих. Это было не частное преступление, затрагивающее лишь несколько человек, а общественное, и его публичность растет. Вы ухитрились привлечь внимание всего мира, мисс Норт, и мы пошлем миру весточку. Сейчас я перечислю ваши Клейма.

Он выдерживает паузу, и весь зал замирает, упади булавка – все бы услышали.

– Вы обворовали общество, и Клеймо будет выжжено на вашей правой руке. Всякий раз, когда вы протянете руку порядочному члену общества, чтобы поздороваться, он распознает в вас воровку.

Зрители загалдели, думая, что на этом и все, но судья продолжил перечислять Клейма, и все смолкли.

– За ошибку в суждении – на правом виске.

Два Клейма! А он продолжал, словно не слыша испуганных вздохов:

– За сговор с Заклейменными, за то, что вы стали на их сторону и вышли из общества, – Клеймо на правой подошве. Пусть даже земля, которую вы попираете, знает, что вы порочны до мозга костей!

Он перешел к четвертому, и публика вновь взорвалась. Три Клейма – и он не останавливается. Неслыханно! До сих пор за всю историю Трибунала только один человек был присужден к трем Клеймам.

– За измену Трибуналу, за измену обществу – Клеймо на груди, против сердца, чтобы каждый, кто доверится вам или вздумает вас полюбить, сразу увидел этот знак и понял, что вы не умеете хранить верность.

И наконец, за то, что вы солгали этому суду о своих действиях, вам прижгут язык, и каждый, с кем вы заговорите, кого поцелуете, будет знать, что слова ваши исходят с порочного языка, что вам нельзя верить – до последнего вашего вздоха!

Зал взорвался. Люди кричат, торжествуют: правосудие свершилось, общество извергло паршивую овцу. Кто-то кричит совсем другое, гневно кричит, упрекает судей в несправедливости. Теперь, когда приговор оглашен, у меня прибавилось сторонников, но не так уж много, да и какая мне от них польза? Слишком поздно. День Именования настал, и сбылись мои худшие страхи: Клеймо, и даже не одно – пять. Такого еще ни с кем не было.

Ноги подогнулись, мистер Берри вяло попытался ухватить меня за руку, но без особого энтузиазма, зато мгновенно подоспела и успела меня подхватить Тина. Джун завладела другой рукой, и меня потащили сквозь безумствующий зал к главному выходу, потом через двор, где в меня вновь плевали и чем-то швыряли. Дополнительный наряд стражей сдерживал напиравшую толпу, корреспонденты – и откуда их столько? – тыкали в лицо камерами, фотоаппаратами, вспышки слепили, и я за ними ничего не могла разглядеть. Мелькнул огромный экран на стене замка, и я поняла, что суд показывали в прямом эфире. По ту сторону ограды собралось невероятное множество людей, иные даже складные стулья расставили.