Клеймо

Согласно правилам, выходя из дома я не имею права прикрывать висок и ладонь. Клейма должны быть на виду. Подошву же в любом случае не видно. Однако дома я теперь подбираю наряд очень тщательно. Правый висок удается закрыть косичками, под длинным рукавом спрятать Клеймо на правой ладони, в вырезе не должен виднеться шрам на груди. Подошву и спину никто не увидит, пока я не разденусь на пляже или в школьном бассейне, вот только в босоножках не прогуляешься. Я составила список, какие места мне хотелось бы спрятать. Я преисполнилась ненависти к своему телу.

Прохожу по коридору к комнате Джунипер.

Стучусь в ее дверь.

– Входи! – удивленно отзывается она. Вид у нее изнуренный, куда ж это она ходит по ночам? Но в последнее время между нами черная кошка пробежала, я даже не решаюсь задать сестре такой вопрос. Да и стоит ли? Все равно солжет.

– Нет ли для меня какой-нибудь одежки? – прошу я, все еще чувствуя, как язык с трудом помещается во рту. И слова я выговариваю, наверное, как моя подружка Лайза после того, как проткнула себе язык сережкой. Но все-таки речь стала намного отчетливее, чем неделю назад, тогда я едва могла шевельнуть языком.

– Что-то из моего? – недоумевает она.

– У меня нет ничего подходящего.

– А! Ладно. Хорошо. Ну, ты же заходи. – Она шире открывает дверь, а там словно бомба взорвалась – всюду разбросаны ее одежки. – Я тоже никак не могу выбрать.

Мне хочется прикрикнуть на нее – мне бы ее проблемы, – но я молчу. Проглатываю слова, которые вертятся на языке. Обшариваю взглядом этот хаос. Я знаю, что мне нужно, и сразу же это нахожу.

– Спасибо, – говорю я, задом выбираясь из комнаты.

– Уверена? – спрашивает она, присматриваясь. – У меня есть другое, что тебе может больше понравиться.

– Нет, в самый раз, спасибо.

Я возвращаюсь в комнату, меряю позаимствованное. Снова смотрюсь в зеркало и плачу. Черный хлопковый верх с длинными рукавами, высоким воротом. Черные джинсы в обтяжку. Черные бутсы. Вылитая Джунипер.

Но это еще не все.

На правую руку – повязку с красной буквой «П». Один конец липкий, чтобы прочно закреплять повязку на одежде. Она должна прилегать к телу.

Как вторая кожа.

В кабинете директора Гамильтона жалюзи опушены: поблизости у входа в среднюю школу имени Грейс О’Мэлли[1] окопались журналисты. Кто-то из сотрудников слил информацию: сегодня мой первый день в школе. Они тыкали камерами в затонированные окна папиного джипа с такой силой, что я боялась, стекла побьют. Джип еле полз, папа едва различал дорогу, а я сидела в машине, испуганная до обморока, чуть ли не задыхаясь от клаустрофобии: все эти взгляды, и каждый мой жест, даже если просто сижу в машине и ничего не делаю, подхватят, изучат, прокомментируют. Джунипер смотрела прямо перед собой, не дрогнула, не поморщилась, как будто и не видела ничего. Похоже, и директору Гамильтону тоже изрядно жизнь отравили. На лице у него проступила сыпь, спускается по тощей шее за воротник. И сосуды на носу-картошке полопались.

Никогда прежде я не имела случая беседовать с директором Гамильтоном, никогда не давала повода вызывать меня к нему в кабинет, но сегодня в мою честь созвали целое собрание. Тут и учительница математики мисс Докери, и преподаватель обществознания мистер Браун. Мисс Докери мимолетно улыбнулась мне, когда я вошла и села, мистер Браун даже не оглянулся. Меня так и подмывает наброситься на них, завопить диким, нечеловеческим голосом, притвориться, будто я могу напустить на всех проклятие Заклейменных. Вот бы они перепугались.

Мистер Гамильтон, совершенно затравленный, пытается открыть собрание, а телефон у него все звонит и звонит.

– Сьюзен, я же просил пока не пропускать звонки. – Молчит, слушает. – Нет, я не собираюсь проводить пресс-конференцию. Нет. Мы это уже обсуждали с родительским комитетом и с попечителями. – Тяжелый вздох. – Нет, и заявления для журналистов я делать не буду. – Отключил телефон.

– Мистер Гамильтон, – приступает к делу отец, – я понимаю, как вам сейчас нелегко. Нам всем непросто, и мы все хотели бы избежать лишних неприятностей. В школе, насколько я понимаю, есть другой вход, Селестина могла бы им пользоваться. Приходить в школу и уходить, не подвергаясь такому обращению, как сегодня. Это ведь не замок Хайленд, приговор уже произнесен, и с ней не должны так обращаться в ее родной школе.

– Да, мистер Норт, лично я с вами согласен…

Мистер Браун готов поспорить, но директор взглядом велит ему умолкнуть.

– Я придерживаюсь мнения, что ко всем ученикам следует относиться одинаково. Философия равенства – я старался внушить ее всем учителям.

Мистер Браун вновь возражает, но ему никто не давал слова.