Клеймо

– Понимаю, – мягко ответила я, радуясь уже тому, что наконец-то хоть один человек позволяет себе критиковать решения Трибунала. – А откуда вы столько знаете о Кэррике? – Я все еще не вполне доверяла ей, хотя и не сомневалась в искренности ее ненависти к Трибуналу. – В его деле таких подробностей нет.

– Значит, ты ознакомилась с делом? – усмехнулась Альфа. – Ого, Селестина, похоже, у тебя имеются связи.

На это я отвечать не стала, хотя потребовались немалые усилия, чтобы прикусить язык, и Альфа продолжала:

– Дела Заклейменных находятся в публичном доступе, и каждый гражданин может прочесть любое дело, поскольку он вправе знать, не проживают ли поблизости Заклейменные, – и только сами Заклейменные не могут читать чужие дела.

Я с трудом сглатываю. Попалась.

– Тебе, чтобы получить дело Кэррика, пришлось бы обратиться с запросом непосредственно в Трибунал. Это их здорово насторожило бы. К тому же дело Кэррика не столь открыто, как твое. Трибунал не любит признавать, что система порой дает сбой, что кому-то не удалось промыть мозги. Что касается твоего вопроса, откуда я так много знаю о Кэррике: у меня большая организация, и, когда в Трибунал попадает подобное дело, всегда найдется кто-то, кто меня предупредит. Я была на вынесении приговора.

Укол ревности. На суде над Кэрриком должна была присутствовать я. Я бы стояла сзади, у дверей, я бы стала для него такой надежной опорой, какой он был для меня. Был ли у него друг или он прошел через все в полном одиночестве? Скорей бы, скорей бы найти его.

– Как он… как держался? – спрашиваю я, чувствуя во всем теле дрожь.

– Молодцом. Очень сильный, – с гордой улыбкой ответила она.

– И когда его повели в камеру Клеймения, вы тоже там были?

Она кивнула:

– Получила разрешение, как представитель благотворительной организации. Трибунал понимает, как важно мне присутствовать при наказании, чтобы я могла консультировать семьи и сообщество Заклейменных.

Я попыталась представить себе Кэррика в камере для Клеймения – вспомнила жар раскаленного железа и бивший мне в лицо свет, и вообразила его в том же красном халате в ожидании той же муки. Глаза наполнились слезами.

– Как он это перенес?

Она взяла меня за руку. Слезы уже сами собой катились по щекам.

– Селестина, ты можешь им гордиться, он не издал ни звука. Никогда еще не доводилось мне присутствовать на таком… беззвучном Клеймении.

Я чувствую, как внутри меня что-то ломается, и вместе с тем готова пуститься в пляс. Он поступил в точности как я. Взял с меня пример. Им не удалось вырвать у него ни стона.

– Ты виделась с ним после этого? – спросила Альфа, дождавшись, чтобы я утерла слезы.

Я улыбнулась, как будто я что-то знаю, даже знаю, где он прячется, но не скажу.

– А вы знаете, где он сейчас?

Она рассмеялась:

– Нет, я – нет. Он ловко запрятался. От надзирателей не так-то легко уйти – мало кому это удается.

Я киваю, соглашаясь.

– Кто-то ему помогает.

Я догадываюсь, что она готова еще порассуждать на эту тему, но вместо этого сворачивает на другую, и тут-то я понимаю главное, зачем Альфа пришла ко мне.

– Когда увидишься с ним, передай, что мы очень на него надеемся. Нашей организации нужно как можно больше тех Заклейменных, кто готов поделиться своей историей, готов говорить во всеуслышание. В одиночку мы не наберем достаточного влияния, чтобы что-то изменить. Сын Заклейменных, воспитанный в специнтернате, в свою очередь заклейменный только за то, что попытался найти родителей и тем нарушил правила для ПСР, – это существенный козырь в борьбе за право усыновлять детей с таким статусом. Ты ему это передашь, договорились?

Я кивнула. Когда увижу. Если увижу.

– Сегодня я организую встречу. Небольшое мероприятие для тех, кто нуждается в поддержке. В пять часов вечера. Закончится рано, вполне успеешь вернуться до комендантского часа. Вот план, как проехать. – Она сунула мне в руку сложенный листок. – Ты должна приехать и выступить. Это вдохновит людей, я уверена. Побудит к действию.

– К какому действию?

– Мы называем это группой поддержки. – Она с намеком приподняла бровь. – Но на самом деле я пытаюсь что-то изменить всерьез. Покончить с Трибуналом. Трибунал знает только, что я работаю с Заклейменными, с их родными, консультирую, помогаю справиться с ситуацией. Занимаюсь сбором средств для семей. Кампанию за усыновление детей ПСР поддерживают многие и в правительстве, и в самом Трибунале. Воспитательные учреждения дорого обходятся, бюджету эти расходы ни к чему. Разумеется, чиновники всегда думают о финансовой стороне, вот почему многие готовы меня поддержать и мне кое-что удается. И не только борьба за усыновление – они понимают, как важна моя работа в целом, с Заклейменными и их родными. От этого зависит общественное спокойствие.

Стоило мне услышать, что Трибунал на ее стороне, и вспыхнуло прежнее недоверие, как бы она эти отношения ни объясняла.

– Альфа! – Я скомкала записку, не прочитав. – Спасибо за поддержку, но какой из меня оратор? И сказать-то нечего.

Она вновь присмотрелась ко мне, словно оценивая.