Клеймо Дьявола

— Да. В этом-то вся прелесть! Вы изумились сказанному. Но не глупости про принца, а факту, что девочки… что-то думают. Вас это изумило! Я полночи после хохотал. В этом смысле, вы, мсье де Невер, хуже Нергала. Он, как ни странно, видит в них людей, жаждет популярности и признания, и даже… извините, Морис… хочет, чтобы его любили. А вот вы — не хотите. Любая душевная связь с женщиной только обременяет вас, а все потому, что сами женщины вам противны. Соитие с женщиной для вас сладостно, но её присутствие рядом — невыносимо вам. Вспомните, кстати, эту чернявую чертовку, Патолс. Вас ведь тоже, как я понимаю…м-м-м… пытались очаровать? Двадцать тысяч, не так ли? Так вот, вы вспоминаете о происшедшем тогда с удовольствием, Морис, хотя и вели себя, судя по её мыслям, как настоящий маркиз де Сад! Ведь ваше наслаждение от этой флагеллации тогда зашкалило, и остановились вы чудом… — Лицо Мориса де Невера свела судорога. Он ничего не ответил. — Скажу откровенно, как попу на духу, — завидую. Тоже с наслаждением отхлестал бы мерзавку по ягодицам. Рафинированнейшее возбуждающее, n'est-ce pas? В «Серебряном пауке» я выпорол однажды бабёнку, верещавшую как поросёнок… — Он сладострастно причмокнул, — впрочем, что я сбиваюсь всё время?

— Я не наслаждался, Хамал. Я злился, только и всего.

— Боюсь, что это не так. Нет-нет. Наслаждались и ещё как! И именно потому, что — не любите женщин как таковых. Вы проявили себя впервые в подлинном своём чувстве. — Гиллель рассмеялся и опять наполнил бокалы. Он уже слегка опьянел. — Впрочем, вы правы. Вы не наслаждались — вы блаженствовали и ликовали, упивались и трепетали от восторга.

По губам Мориса де Невера вновь промелькнула судорожная улыбка. Он покачал головой, и снова нервно усмехнулся. Чёрт бы подрал этого всезнайку. Гиллель же продолжал:

— С вашей внешностью, мсье де Невер, вы легко могли бы повторить путь Казановы, но для этого женщин и впрямь нужно любить.

— Его лавры меня не прельщают, — поморщился Невер.

— Заметно. К тому же, надо отдать вам должное, вы куда умнее этого итальянского жеребца. Но сути дела это не меняет. Я — временами похотлив… ну, сведет иногда, знаете, зубы, а так…плевать. — Он слегка поморщился. — Особым успехом не пользуюсь. Женщины не любят умных мужчин. Оно и понятно. Кошкам не нравятся слишком осторожные крысы. Риммон — тот страстен, при этом обожает саму женственность, упивается ею, Нергал — развратен, но вы — просто блудливы. На вашем месте я бы удовлетворялся…

— Хамал, умоляю!

— Умолкаю, — шутовски бросил Гиллель.

Морис де Невер надолго замолчал. Смерть Виллигута, столь необъяснимая и внезапная, выбила его из колеи. А перед Хамалом, ошеломлённый и растерянный, он чувствовал себя совершенно беззащитным, точно голым. Он понимал, что своими язвительными выпадами тот мстит ему за догадку о его удивительных способностях, и в то же время ему почти нравилось слышать от Гиллеля то, в чём он едва смел признаться самому себе. Морис ощущал какой-то мучительный нарыв в душе, и безжалостные слова Гиллеля вскрывали его, точно скальпелем. Но, хотя Хамал безошибочно читал самые потаённые его мысли, он не видел того, что было подлинной мукой Невера. Этого не видел никто, и сам Морис, пытаясь постичь причины своей скорби, угнездившейся в сердце в последние месяцы, тонул в липких и зловонных пучинах, терялся в тёмных провалах и смрадных безднах своей души.

— Да. Вы, наверное, правы. — Он сжал руками виски. — Но я не могу с этим покончить. Я слаб, — его лицо исказилось, он потерянно и жалко улыбнулся. — Эммануэль сказал бы, что я слабостью оправдываю собственную похоть…

— О, вы, я вижу, уже судите себя его словами…

— Он — единственное, что мне по-настоящему дорого. Он… — лицо Мориса странно напряглось и застыло, — он умеет любить. Вы говорите, я не хочу, чтобы меня любили? Может быть. Не знаю, чего я не хочу. Но знаю, чего хочу, я хочу — любить. И знаете, Хамал, если Эммануэль останется со мной, я… научусь любить и я — найду Бога.

— Бога?… — Хамал странным, долгим взглядом пронзил Мориса де Невера. — Я где-то слышал, что интерес к богоискательству уже есть действие Бога в человеческой душе. Я как-то о Боге не думал… А знаете, мне понравилось, что вы в ответ на мои попрёки не прибегли к излюбленному аргументу подлецов: «А вы-то, мол, сами!» У вас и в мыслях того не было. Спасибо. Ведь должен признаться, мои собственные представления о женщинах — куда пакостнее ваших. Скоро сам остановлюсь на целомудренном детском самоудовлетворении, ей-богу… — Он вздохнул. — Но поверьте, Морис, знай вы, подобно мне, мысли самих женщин… — Хамал помрачнел и перешёл на шёпот. — Этот мерзавец Нергал, волкодлак чертов, — просто свинья… но в последнее время я действительно способен быть мужчиной только в кромешной темноте. Не могу возбудиться, читая, что она думает. Это мерзость, Морис… Хочется изнасиловать и избить…

Морис поднял глаза на Гиллеля.

— Вы это серьёзно?

— Да, но, боюсь, эти потаскушки только об этом и мечтают…

— Да нет же… я о Нергале. Почему… волкодлак?