Клеопатра

Тейлор-Клеопатра — это современная менада, вакханка, обладающая духом дионисийского буйства жизни, отвернувшаяся от кухонных забот и домашнего очага в поисках высшего наслаждения. Известно, что Элизабет Тейлор пренебрежительно отзывалась о Дебби Рейнольдс, обзывая её «Маленькая леди-домовитость». Под девизом домовитости расцветала лёгкая индустрия. Домовитость — это практичность, это то, что можно купить задешево, то, что является стандартным. Образ современной Тейлор-Клеопатры — это всё, что не является домовитостью. («А чего вы от меня ждёте?..») Она не испытывает никакого уважения к брачным узам, ни к своим собственным, ни к чужим. Она вызывающе красива (или была таковой в молодости) и окружает себя столь же вызывающими и экстравагантными призами — яхтами, мехами, немыслимыми драгоценностями. Она — «иная». «Я не претендую на роль обычной домохозяйки, — заявила она в своём интервью. — Я ею не являюсь и не могу быть». И не могла бы быть, ведь домохозяйка должна быть бережливой и экономной. Ей надо хранить и беречь своё добро, чтобы обеспечить себя и своих близких, чтобы иметь то, что называется достаток. Тейлор-Клеопатры никогда не удовлетворены достатком, они требуют роскоши, презирают предусмотрительность, не думают о завтрашнем дне, выбрасывают из головы все заботы о доме и хозяйстве.

При съёмке кадров в фильме де Милла, где Клодет Кольбер впервые целует Антония, две гримёрши и одна девушка-сценаристка, по рассказам очевидцев, чуть не потеряли сознание. Во время съёмок фильма Манкевица один из репортёров, Джозеф Бродски, добился разрешения присутствовать при сцене, где Клеопатру, совсем обнажённую, массажируют её прислужницы. Бродски, профессионал шоу-бизнеса, женатый мужчина, видевший, вне всякого сомнения, обнажённые женские фигуры куда красивее и пропорциональнее, чем у Элизабет Тейлор (она была уже несколько толстовата), тем не менее был потрясён. «Этот день — он искупает всё, — писал он своему партнёру. — У меня стоял ком в горле, я думал, что не смогу дышать». Клеопатра подмигивает, но сексуальное очарование её игры не становится менее привлекательным.

Очарование объясняет тот интерес, что вызывали газетные колонки сплетен, расписывающие сексуальные аппетиты Элизабет Тейлор. Она отказалась сотрудничать с неким автором, собиравшимся писать её биографию, потому что ей нравилось проводить утренние часы в постели с Эдди Фишером. Тейлор и Бартон не могли остановиться и продолжали страстный поцелуй на сцене, хотя Джозеф Манкевиц орал «Прекратить!». Тейлор и Бартон часто манкировали репетиции «Клеопатры», проводя совместные «утренники» в незаметных отелях. Весной 1962 года Джульет Праус исполняла шуточную песенку в ревю «Зимний сад»:

Клео, нильская нимфа...
Она может вертеть задом не хуже Элвиса...
Она может закадрить любого мужчину.
Вот что заботит Клео на сцене и за кадром.

Хотя эти шутки и анекдоты отдают похабщиной, но они являются частью народного мифотворчества, в таком виде представляющего себе идею «Больше — И ещё больше — Как можно больше». По словам Роланда Бартеса, цитирующего Уильяма Блейка: «Когда расходование любви продолжается и подтверждается, без ограничения и без повторения, тогда происходит редкая и чудесная вещь, которая называется «Бьющее ключом изобилие», которое равнозначно Красоте. «Бьющее ключом изобилие — это Красота. Водоём — содержит, фонтан — извергает».

Тот же дух безудержного расточительства присутствует и в рассказах о непомерных денежных тратах либо самой Элизабет Тейлор, либо связанных с ней. Ещё до истории с Ричардом Бартоном ходило множество слухов о её богатстве. Её первая свадьба с Конрадом Хилтоном была «свадьбой из волшебной сказки, сюжет которой написал сам Крез». Когда была объявлена помолвка с Майком Тоддом, он подарил ей жемчужное кольцо стоимостью в тридцать тысяч долларов, чтобы «её драгоценный пальчик не замёрз», пока не будет готов бриллиант в 29,5 карата. Во время съёмок «Клеопатры» для неё был снят дом в Лондоне; даже не ступив на порог, она вдруг решила, что он ей не подходит, и укатила на шикарном «Роллс-ройсе» в отель «Дорчестер», где сняла два подходящих пентхауса. В Риме она жила на вилле то ли с четырнадцатью, то ли с семнадцатью комнатами, облицованными розовым мрамором. Каждый день менялись коробки для спичек, сигаретные пачки, свечи и цветы — всё должно было совпадать по цвету со сменой туалета. Ванная комната была сплошь уставлена зеркалами, а принимала ванну она при свете горящих свечей. Она захватила с собой в Рим три сотни нарядов и выбрасывала их после того, как надевала один раз. Когда Фишер пытался её удержать при себе, он купил ей изумрудное колье за четверть миллиона долларов, антикварные зеркала и бриллиантовое кольцо. Чтобы отвоевать её, Бартон купил ей ожерелье из египетских скарабеев, «возвращающее во времена Клеопатры», и изумрудную брошь. Даже ночные рубашки у неё были исключительно от Диора.