Клеопатра

Амбивалентная природа Диониса стирает различие между полами, а дионисийские мистерии, с их стремлением через неистовое буйство жизни достичь единения со всей живой природой, рушат все привычные модели упорядоченной иерархии, в которой род людской является венцом творения. Они нивелируют также и социальные, и политические структуры. По словам Ницше, «общество и государство, и вообще все обычные связи между людьми уступают место переполняющему чувству единения, ведущему назад — к истинному сердцу природы». Анархический аспект дионисийских торжеств подводит к другой теме, которую Октавий старательно муссирует: Антоний, в противовес герою Энею, забыл все свои обязанности перед семьёй и обществом и потерял чувство политической ответственности, стоило ему оказаться в этой неведомой, забытой богом Александрии. Сразу после встречи с Клеопатрой, как говорит Аппиан, «интерес Антония к общественной жизни пошёл на убыль». Плутарх пишет: «В Александрии он вёл жизнь мальчишки-бездельника и за пустыми забавами растрачивал и проматывал самое драгоценное... достояние — время». Игнорируя совершенно очевидный факт, что оба — и Клеопатра, и Антоний — были весьма честолюбивы и энергично участвовали как раз в политике, они обвинялись (как дионисийская пара) в полном отсутствии связи с социальной жизнью. Для римского аполлонистического мышления это звучало как угроза и было абсолютно неприемлемо. Недаром Октавий с гордостью говорит, что Аполлон — его идеал. В то же время дионисийские черты придавали истории Антония и Клеопатры особую привлекательность. У аполлонистического типа, полного чувства долга, обязательности и умеренности во всём, дионисийская лёгкость и бесшабашность вызывала чувство подспудной зависти, хотя безусловно, что цель дионисийских мистерий — полное растворение личности, потеря личностного я — приводила приверженцев Аполлона в крайний ужас.

Идеи, связанные с культом Диониса, старательно подавлялись, хотя до конца изжить их не удалось. Придя к власти, Октавий сжёг две тысячи книг. На этих кострах он мог уничтожить произведения своих противников, но не мифологическую связь, которая, хотя и неумышленно (поскольку Клеопатра и Антоний, вне всяких сомнений, намеревались прожить длинную и славную жизнь и ни в коей мере не предполагали идентифицироваться с трагическим аспектом умирающего Диониса), подтверждается их судьбой.

Мифотворчество Клеопатры охватывало не только её саму и партнёра, но и их детей. Во время александрийских донаций её пропагандистские ухищрения получили дальнейшее развитие. На торжество, согласно Плутарху, в александрийском гимнасии собралась огромная толпа. Антоний и Клеопатра, одетая в священное одеяние Изиды, сидели на серебряном возвышении на золотых тронах. Детям также были поставлены троны поменьше. Антоний объявил своего сына Александра царём Армении и Мидии. Девятилетнего «Александра Антоний вывел в полном индийском уборе», с императорской тиарой на голове, украшенной гребнем из павлиньих перьев. За этим последовало появление младшего сына Антония и Клеопатры — Птолемея Филадельфа. Ребёнок, которому только что исполнилось два года, был наряжен в королевский убор македонян — сапоги, короткий плащ и широкополую шляпу, украшенную диадемой. Именно на этой церемонии Клеопатра впервые была провозглашена «царицей царей». Живая картина, которую они собой являли, подтверждала их новые титулы. Клеопатра в одеянии Изиды — богиня, которая властвует над всеми смертными монархами. Новоиспечённые дети-короли на маленьких тронах, стоящих вокруг большого, — прекрасная иллюстрация субординации земных королевств по отношению к небесному царству. Картина, достойная кисти художника Возрождения, где какой-нибудь мирской властитель преклоняет колени, протягивая младенцу Иисусу уменьшенную модель своего города или княжества. Смысл сей представленной на обозрение публики картины был совершенно прозрачен и не вызвал сомнений ни у кого, даже у римлян. Рим был скандализирован самонадеянностью Клеопатры, присвоившей себе прерогативы небесной власти.

Имена детей тоже сыграли свою роль в спектакле. Когда Клеопатра воссоединилась с Антонием в 37 году до н. э., он впервые увидел своих трёхлетних близнецов. Тогда и близнецы, и новорождённое дитя получили имена. Как раз на этой встрече Антоний отдал Клеопатре территории в Малой Азии и Финикии, что было началом к долгому пути восстановления бывших владений Птолемидов. Империя Птолемидов переживала расцвет в III веке до н. э. при Птолемее II Филадельфе. Именно в его честь Клеопатра назвала новорождённого. И появление малыша Птолемея Филадельфа на публике в македонском плаще было явным намёком на стремление Клеопатры вернуть империи её былое величие.